Теперь Нелли издала тот полусмех-полухихиканье, что сегодня так обильно орошал их разговор.
— А ты тоже вчера боялся, да? — сказала она потом.
— Чего? Когда? — спросил Рад.
— Вечером вчера. Почему ты не попробовал пойти за мной ко мне в номер? Даже попытки не предпринял. Ты меня оскорбил.
В Раде снова все возопило. Но на этот раз от бессильной ярости. Ох, она была штучка, Нелли, ох, штучка!
— В самом деле? — проронил он. — Оскорбил? Извини. Я стучался. Ты не открыла.
— Ты стучался? — В Неллином голосе прозвучало удивление пополам с сомнением. Потом медленно, словно всплывала из глубины, соизмеримой с Марианской впадиной, губы у Нелли раздвинула насмешливая улыбка. — Наглец, — сказала она. — Врешь ты все.
Перебравшись со слона на помост и помогши сойти Нелли, Рад обнаружил, что испытывает некое облегчение. Катание на слоне оказалось довольно однообразным делом, и получаса вместо часа, который оно продолжалось, хватило бы с лихвой. Однако чувство облегчения если и было связано с завершением катания, то только частью. Конец прогулки как бы обещал и конец тому разговору, что произошел у них в ее уединении.
И после, весь остальной день Рад следил, чтобы по возможности они с Нелли как можно меньше оставались наедине. За ланчем в придорожном деревенском ресторане с длинными столами на шестерых он умудрился сделать так, чтобы между ними сел пожилой гид, и весь ланч тот с удовольствием беседовал с Нелли. По дороге к водопаду и там, около него, он сумел поставить между собой и Нелли того тайваньца, что был спутником японца в прогулке на слонах. Группа тайваньца после прогулки на слонах словно прилепилась к ним — куда они, туда и те, только на своем минивэне, тайваньцу было чем поделиться после совместного катания с японцем — японец рассказал свою историю и ему, — и Раду без труда удалось вызвать тайваньца на откровенность. Как китаец тайванец не смог удержаться от выпада в адрес жителя страны восходящего солнца.
— Японцы — депрессивная нация, — рассуждал он, стоя около водопада и любуясь его падающей со скалы ревущей стеклянной стеной. — Когда-то мы оплодотворили их своей культурой, они преломили ее в своем восприятии через присущую им ментальность, и стали непомерно агрессивной нацией. Сейчас агрессию в них подавили, а подобное всегда приводит к депрессии…
Тайванец, как выяснилось, был психолог, растолковывать суть явлений и их причинно-следственные связи было его профессиональным занятием. Он предался ему со всем свойственным людям его профессии рвением, Нелли повелась за ним, пустилась в расспросы, — и Рад снова остался сам с собой.
Спускаясь на плотах, они с Нелли опять, как на слоне, сидели вместе, и опять сиденье было только на двоих, но кроме как перебрасываться отдельными фразами, мостясь на низеньком бамбуковом сиденье-перекладине, было невозможно. Тихое течение сменялось бурным, бурное — перекатами, длинный и узкий бамбуковый плот несло, вода перехлестывала через него, прокатывалась волной по ногам, заливала сиденье. Ни Рад, ни Нелли, когда волна залила сиденье в первый раз, не догадались привстать, и их обоих залило водой почти до пояса. Таец-плотогон стоял на носу, упирался длинным бамбуковым шестом в дно — поворачивал плот в нужном направлении, отталкивался от берегов. Подходя к одному бурному перекату, он поднял лежавший у него в ногах второй шест, предложил Раду — чтобы Рад с кормы помог ему пройти перекат. Перекат прошли, плотогон помахал Раду рукой, показывая, что можно садиться, но Рад остался с шестом на корме и не садился уже до конца спуска.
На крутых берегах, выглядывая над их обрывами лишь коньками соломенных крыш, стояли деревни. В каждой непременно стучали два-три мотора, свисали вниз шланги — очевидно, то были насосы, качавшие из реки воду для полива. На мелких местах в воде стояли, дрожа от холода, плескались и играли дети; девочки побольше, пубертатного возраста, распустив волосы, окунали их в воду и, сжав в горсти, отжимали, окунали и отжимали, и глядели вслед плотам серьезно-снисходительным взглядом — словно занятие, которым занимались они, было сущностно и необходимо миру, в отличие от занятия тех, что проплывали мимо них на плотах.
Пожилой гид с молодым напарником встречали плоты за крутой излучиной, на тихом, спокойном участке, где река разливалась такой гладью, что, не знать ее настоящего нрава, могла бы сойти за равнинную. Документы, фотоаппараты, часы, отданные им на хранение, перекочевали обратно на свои места в карманах, на руках, в сумках, и пожилой, с улыбкой человека, предвкушающего близкий отдых, указал рукой на вертлявую тропу, карабкающуюся вверх по обрыву:
— Прошу! Машина ждет.
Солнце уже зашло, воздух был густолилов, день угасал на глазах, мирно отдавая ночи власть над половиной земли.
Темнота прянула к окнам, не оставив глазу за ними ничего, кроме самой себя, — только сели в машину и тронулись. Мир тотчас сжался до пределов «тойоты», с тигриной мягкостью мчащей свое железное тело вслед за отбрасываемым ею световым пятном, все, что осталось за ее пределами, исчезло, перестав существовать.
Обратный маршрут «тойоты» в точности повторил утренний, только в обратном порядке. Первым к своему отелю был доставлен японец. Покидая машину, он поклонился в отдельности каждому, оставив напоследок Нелли.
— Мы с вами замечательно побеседовали. — Его изможденная улыбка была полна лукавства. — Рядом с вами мне ничего не было страшно. — Уже в дверях он приостановился и, обернувшись, добавил: — В вас есть что-то, что делает вас похожей на мою жену. В вас я видел ее.
У таек-канадок, когда «тойота» остановилась около их отеля, вдруг возник бурный разговор на тайском с молодым напарником пожилого гида. Смысл разговора открылся, когда тайки-канадки принялись выходить. Молодой напарник гида, похихикивая, перекинулся несколькими словами с пожилым, тот засмеялся, помахал ему рукой, и молодой благодарно сложил ладонь к ладони руки перед грудью, быстро поклонился пожилому, после чего открыл дверь кабины со своей стороны и вслед за тайками-канадками тоже соскочил на землю.
— Youth! — Молодость! — обернувшись в салон, бросил пожилой Раду с Нелли, прежде чем снова трогать машину с места. В его прощающе-понимающей улыбке сквозило и нечто вроде с трудом сдерживаемой радости.
— Старый сводник, — обращаясь к Раду, с ворчливым смешком произнесла Нелли по-русски, только машина взяла с места.
— Почему ты так полагаешь? — спросил он.
— А я видела, как он еще в деревне подталкивал молодого локтем: давай-давай. Очень понятный был жест. Может быть, это его сын. Плохо разве, если девочка вывезет сына в Канаду? Когда-то ее мама туда, теперь дочка отсюда мальчика. Они же все здесь хотят из этого рая в западный ад.
Рад вспомнил все поведение молодого напарника гида во время экскурсии. Действительно он мало напоминал настоящего напарника. И напарника, и стажера. Похоже, Нелли была права.
— А что, у вас там ад? — спросил он.
— Ну уж не рай-то точно.
