Может, на даче кто гостюет. Вот они и прояснят ситуацию.
Сержант решил для начала найти дачу Шрама и обследовать прилегающую к ней местность, чтобы там устроить себе лежку. Он хотел замочить Шрама именно там, в его берлоге, чтобы в случае непредвиденного поворота событий ему под горячую руку не попалась какая-нибудь случайная жертва. Воспоминание об убитом им мальчике до сих пор пудовыми гирями висело на его душе.
По дороге Сержант заехал на почтамт. Там в окошке корреспонденции до востребования он справлялся через них о письмах для Виктора Синцова. Писем он особенно ни от кого не ждал, но совершал эти регулярные ходки по привычке: педантичный Сержант не любил получать информацию с опозданием.
К его удивлению, ему пришел факс. Расписавшись в книге и отойдя от окошка, он бросил взгляд на шапку факса. Сообщение пришло из Канады от Роберта Шиэра.
Это был вызов.
Глава 8
Требуется киллер Шрам заперся в офисе и никого не принимал. Секретарше приказал ни с кем не соединять – кроме Мони. На прошлой неделе он позвонил в Псков и вызвал бригаду бандитов, посулив им сто штук «зеленью» за устранении Приданова и его шайки. Но вот уже пять дней псковские стрелки находились в Питере, а все без толку.
Придана не накрыли.
Более того, Шрам, попытавшийся установить местоположение своего врага и дать координаты псковским, так и не смог вычислить его хазу. Придан как в воду канул.
Вчера, правда, Моня принес на хвосте хорошую весть: он все-таки дозвонился какому-то чуваку аж в Канаду, и тот пообещал связаться с Сержантом.
– Когда? – крикнул Шрам в мобильник.
– Не знаю, – откликнулась трубка далеким голосом Мони. – Обещал побыстрее.
– Сержант сейчас нужен мне как воздух! Эти драные псковские сидят в городе, а счетчик тикает, и бабки мои уходят в пустоту! Как только Сержант объявится, я псковских обратно отправлю!
Шрам не зря нервничал: по уговору с псковским смотрящим он обязался платить его «быкам» командировочные – каждому по штуке в день. Уже отдав за просто так двадцать штук баксов, Шрам занервничал – по-глупому с бабками расставаться он не любил. Он уже даже стал подозревать, что псковские каким-то образом снюхались с Приданом, предупредили его, а тот залег на дно – и ребята преспокойно делят Шрамовы бабки по-братски.
Беспокоиться Шраму было от чего.
Чего он меньше всего ожидал от Приданова, так это убийства Сударя и Шпили. Эти убийства никак не вписывались в повадки питерского «отморозка», потому что были начисто лишены всякого смысла. Если Придан хотел припугнуть Шрама – что он, собственно, и сделал, совершив наезд на колпинский склад, – то ему не было никакого peзона убивать его ближайших людей. Во всяком случае – Сударика, который был свидетелем «наезда» в Колпине. Хотел бы убрать – замочил бы сразу.
Вот эта загадка и беспокоила Шрама, у которого в глубине души зародилось холодное сомнение: а Придан ли это гадит? Но, кроме Приданова, у Шрама в городе на сегодняшний день открытых врагов не существовало, и никто бы из местной братвы не решился пойти против него, рискуя навлечь на себя его гнев и месть.
Никто – кроме пришлых, чужих.
Но Шрам никому не перебегал дороги, никого не обидел, потому что был полновластным хозяином города после зимней облавы МВД на авторитетных воров, и уже никого не осталось, кто мог бы ему навредить. В Питере он давно со всеми конкурентами разобрался, разберется и с невесть откуда вылезшим Приданом. Но если это не Придан, а чужаки, то кто? И главное – за что?
А может, здесь что-то связано с Варягом? Но о его роли в аресте Варяга знал только Калистратов. И Варягова жена Светка. Но баба сидит под замком в надежном месте. Значит, остается генералишка. Кого этот мудак посвятил в свои питерские дела – неизвестно. Николая? Bряд ли. Не стал бы он кричать об этом направо и налево. Правда, учитывая, что МВД – это банка с тараканами, где идет постоянная борьба между враждующими лагерями, можно не удивляться, если кто-то воспользовался секретной информацией Калистратова в своих целях. И он, Шрам, вполне мог оказаться пешкой в большой игре – как когда-то такой пешкой стал Варяг.
Впрочем, это маловероятно.
Вряд ли московские генералы стали бы в ходе своих политических интриг валить питерскую пирамиду, которую они фактически – через Шрама – контролировали. Тем более что многие имели от этого контроля неплохой навар. Нет, тут чья-то другая рука. Уверенная, расчетливая, умелая.
Без Сержанта не обойтись. Шрам сейчас почему-то уверовал, что только Сержант разберется с его даже самым сильным и изворотливым противником. Как было уже не раз. И теперь, когда ему сообщили из Канады, что Сержант нашелся, Шрам воспрял духом, опять понадеявшись на скорейшее разрешение всех возникших проблем.
Единственный человек, которому Шрам доверял щекотливые вопросы, это был Моня, который обязан был ему не только высоким положением в выстроенной криминальной пирамиде Петербурга, но еще и жизнью.
* * *
Самое страшное для вора – это разборка, или «правилка», где присутствуют только свои и перед перед которой равны все. Поклялся однажды служить воровскому закону, то будь добр топай по нему без колебания, а уж если оступился, так знай, что ожидает тебя строгий воровской суд чести, который не знает снисхождения. Это не судья в черной мантии, которому можно скормить туфту, и уж тем более не присяжные заседатели, столь падкие на жалость. «Правилка» – это прежние твои подельники, соседи по шконке, воровская семья, знающие тебя лучше всякого родителя. Вранья воровская масть не прощает и уж тем более не выносит увиливания – задали вопрос, так будь добр отвечать на него достойно, так как есть.
А уж если грешен, так наказание ожидает самое суровое.
Монин Гриша, угодивший на чалку за разбой, считался на зоне правильным пацаном. Держался своего круга, блатных, с мужиками был ровен, опущенных без надобности не обижал, так и дотянул бы до конца срока без особых приключений, если бы однажды к нему не пожаловала Марина, с которой на воле он сожительствовал последние полгода.
Кум в обмен на длительное свидание попросил ему поведать о том, кто же стоял на шухере в час ограбления, пообещав, что эта тайна останется между ними. Видно, в этот момент святой, покровительствующий ворам, смежил веки, и Гриша выложил все без утайки.
Разве не знал он истины, что верить ментам нельзя, – еще через месяц Пузыря повязали, а через три они встретились на одной из пересылок: тот направлялся на чалку, а Монина вызвали на доследование.
Пузырь встретил бывшего подельника как родного и в разговоре удивился тому, что каким-то образом ментам удалось докопаться до деталей случившегося ограбления. Гриша Моня сочувственно покачивал головой, но каждый вечер долго не мог уснуть, ожидая воровской «правилки». Не однажды ночью Гриша просыпался в холодном поту, когда ему чудился рядом со шконкой зловещий шепот. Открывая глаза, ему мерещилась занесенная над головой заточка, и Моня в страхе поднимал руки, надеясь защититься от разящего удара.
