Ангел взял со стола начатую бутылку французского вина и решил, что, пока не одолеет в гостиничном номере остаток, спать не ляжет.
Выходя из ресторана, Варяг опустил руку в карман и отключил микропередатчик. У подъезда гостиницы стояли две неприметные машины, в одной из которых неотлучно находился Сивый, внимательно следивший по радиоприемнику за ходом состоявшейся встречи. Вместе с Сивым в машинах были еще восемь вооруженных людей, готовых в любую минуту ворваться в ресторан и завязать серьезный бой.
Глава 33
За последние пять лет Сержант несколько погрузнел. Теперь он напоминал конторского служащего, просиживающего за столом по двенадцать часов кряду. Всматриваясь в плотную фигуру Юрьева, можно было принять его и за примерного семьянина, который каждое воскресенье проводит в окружении своих детей.
Лицо его было благообразным и даже миловидным, какое бывает у людей, вполне довольных своим существованием. Такие люди не воздвигают воздушных замков, а живут сегодняшним днем.
Однако эта иллюзия исчезала мгновенно, стоило только Сержанту произнести первое слово. Милый дядюшка тотчас превращался в сурового, знающего себе цену господина. Совсем иначе воспринимался и его внешний облик – он сразу же начинал напоминать заслуженного спецназовца, за плечами которого не одна сотня сложных кровавых операций. Поразительный контраст между внешним обликом и жестким, не признающим никаких компромиссов характером всегда ощущали все, кто находился рядом, и предпочитали не становиться поперек дороги, по которой уверенно шел Сержант. От всего его облика веяло скрытой угрозой.
Более двух лет Сержант готовился к встрече с Варягом.
Последние неудачные попытки в Сан-Франциско не на шутку разозлили Сержанта и вывели его из равновесия: он впервые в жизни поймал себя на мысли, что явно торопится, что ему не терпится увидеть, как холеный и весь из себя правильный господин Щербатов, или Игнатов – как там его? – будет корчиться от резкой неожиданной боли и, раскинув руки, расстанется со своей жизнью, получив пулю в безукоризненно тонкую переносицу или гладко причесанный затылок.
Два года Сержант искал Владислава в Европе. Он разъезжал по русским общинам под видом российского бизнесмена, жертвовал немалые суммы в пользу неимущих эмигрантов, весело проводил время в обществе местных красавиц и никогда не забывал расспрашивать о Владиславе Геннадьевиче, «господине аристократической наружности».
Однажды в Париже Сержанту повезло. Фотографию Варяга узнала княгиня Радомская – старушка восторженно всплеснула руками, всматриваясь в красивое мужественное лицо на снимке, и зачастила:
– Как же! Как же, узнаю! Такой интеллигентный и обходительный юноша. – Возраст княгини приближался к столетнему рубежу, и каждый мужчина, которому не исполнилось еще пятидесяти, представлялся ей неокрепшим юношей. – А как он изъясняется по-французски! – восторгалась старушка. – А какие у него изысканные манеры! Если бы я была немножко помоложе, то непременно увлеклась бы этим молодым человеком.
Юрьев только улыбался словам княгини – у него не было оснований сомневаться в том, что лет семьдесят назад в спальне Марии Федоровны Радомской проводили ночи весьма достойные люди.
– Он не сказал вам, когда вновь появится в Париже? Я его близкий друг и хотел бы с ним повидаться.
– О да! Говорил! – радостно отозвалась старушка, как будто сумела сбросить с себя по крайней мере пятьдесят лет. – Он уехал на два месяца по делам в Америку и сразу после возвращения обещал навестить меня, – кокетливо вскинула голову Мария Федоровна. Престарелая дама принимала Степана Юрьева в своем изысканном салоне только потому, что считала его другом Владислава Геннадьевича.
– А вы не можете сказать, Мария Федоровна, куда именно в Америку отправился Владислав Геннадьевич?
– Припоминаю, Владислав называл мне этот город. Но я не так молода… как хотелось бы, юноша. И вот представьте себе, забыла! Забыла! Какая жалость! Впрочем, постойте, в Париже проживает его друг, тоже бизнесмен. Да, как я сразу не вспомнила об этом! Милый Владислав Геннадьевич мне еще сказал, что при необходимости я могу связаться с ним через Николя. Тот каждую субботу ужинает в русском ресторане, что на улице Дарю.
Николая Сержант определил мгновенно, едва перешагнул порог ресторана «У Никиты». В этот раз здесь гуляли отпрыски именитых русских фамилий.
Официанты, одетые под московских половых, умело открывали бутылки с шампанским, разливая пенящийся напиток в высокие тонкостенные фужеры.
Плечистый, коротко стриженный Николай, которого старая княгиня называла другом Владислава Геннадьевича, сидел в углу ресторана и расправлялся с рыбными расстегаями. Сержанту на мгновение показалось, что сюда сейчас должен войти и Варяг, но он сумел избавиться от этого наваждения. Когда наконец Николай покончил с трапезой и через сорок минут в сумерках вышел к своему «Мерседесу», Сержант из-за густых декоративных кустов, оформлявших вход в ресторан, хладнокровно выпустил в крепкого русского парня одну-единственную пулю. Потом он аккуратно прислонил винтовку к дереву и прогулочным шагом, не спеша растворился в вечернем многолюдном Париже.
Это был привет Владиславу Геннадьевичу. Если бы знал Сержант, что разминулся с Варягом всего лишь на несколько минут, и если бы он был более терпелив, то вторая пуля отыскала бы долгожданную жертву еще тогда, возле ресторана «У Никиты».
Не проявил должного терпения и ученик Сержанта, который через месяц пытался стрелять в Варяга из двигающегося автомобиля. Пуля угодила в прохожего, случайно оказавшегося на ее пути. Варяг тогда ощутил, что в Париже его не любят, и в тот же вечер улетел в Сан-Франциско. И снова вся подготовительная работа Сержанта пошла насмарку.
В Санкт-Петербурге Степан Юрьев имел три квартиры, но ни в одной из них не останавливался более двух дней. Иногда он жил и в гостиницах, снимая недорогие номера. Но холодный казенный сервис претил ему, и поэтому при первой же возможности Сержант, рискуя, возвращался в уют своих квартир.
Больше всего он любил останавливаться на Лиговке, в небольшой двухкомнатной квартире, где уживались и богатство, и практичность. Немецкая охранная система, установленная в квартире, была одной из самых надежных в мире. Датчик предупреждающе пиликал даже в том случае, если кто-то дольше обычного задерживался на лестничной площадке.
Сержант любил Санкт-Петербург больше, чем любой другой город мира. Всякий раз приезжая сюда, он чувствовал себя молодым любовником, осмелившимся перешагнуть порог дома дамы своего сердца.
Юрьеву нравился и район Лиговки, где шикарные особняки российской дореволюционной буржуазии соседствовали с полутемными дворами вечно бедствующего пролетариата.
Лиговка славилась преступными традициями, корнями уходившими в прошлое. Это был единственный район в Петрограде, в котором чекисты до середины тридцатых годов не могли навести порядок. Даже нынешняя молодежь с трепетом в голосе отзывалась об уголовных авторитетах времен нэпа, среди которых были такие личности, как Ленька Пантелеев и Ванька Белка. Степан Юрьев не без улыбки думал о том, что если бы соседи знали, кто сегодня проживает рядом с ними, то авторитет лиговской шпаны укрепился бы втрое.
