Она сорвалась с постели, накинула халат и поспешила вниз. В следующее мгновение всякие мысли о любви вылетели у нее из головы.
Уилт стоял посреди кухни. В одной руке он держал собственный член, в другой – кулинарный шприц. Предметы эти были друг к другу пристыкованы.
Ева остолбенела.
– Что это еще за новости? – наконец выговорила она.
Уилт повернулся к ней. Лицо его пылало.
– Новости? – переспросил он. Только сейчас он сообразил, что его действия можно истолковать по-разному, в том числе и в дурную сторону.
– Да, новости.
Уилт взглянул на шприц.
– Понимаешь…
Но Ева перебила его:
– Это же мой кулинарный шприц!
– Я знаю. А это мой Джон Томас.
Ева посмотрела и на то и на другое с одинаковым отвращением. Чтобы она еще когда-нибудь взяла этот шприц покрывать торт глазурью? Да ни за что на свете! А что касается Уилтова Джона Томаса, как она вообще могла с вожделением думать об этой мерзости?
– А это, к твоему сведению, – продолжал Уилт, – твой увлажняющий лосьон. Вон там, на полу.
Ева уставилась на баночку. Всякое случалось в доме 45 по Оукхерст-авеню, но чтобы вдруг в кухне ни с того ни с сего сошлись кулинарный шприц и Уилтов половой член («сошлись» – самое точное слово) да еще на полу оказалась баночка увлажняющего лосьона – такого прежде не бывало. Ева опустилась на табуретку.
– И еще, к твоему сведению…
– Замолчи! – не выдержала Ева. – И слышать не хочу!
Уилт обжег ее ненавидящим взглядом.
– А я не хочу мучиться, – окрысился он. – Думаешь, я для плезира в три часа ночи угощаю свой шершавый лосьоном, которым ты мажешь физиономию?
– Зачем тогда ты это делаешь? – Еве и самой чуть не стало плохо.
– Затем, что мне кажется, будто какой-то садист начинил мой водопроводик перцем, вот зачем.
– Перцем?
– Или смесью толченого стекла и чеснока. Добавь маленько кприта – и поймешь, что за смесь. Вернее, что за боль. Сил никаких нет. Так что я, с твоего позволения…
Уилт снова взял шприц наизготовку, но Ева остановила его:
– Должно же быть противоядие. Я позвоню доктору Корее.
Уилт выпучил глаза:
– Что?
– Говорю, я позвоню:..
– Слышал уже. Ты хочешь позвонить этой гадюке, которая разводит лекарственные травы и перелицовывает людей. Я спрашиваю: зачем?
Ева в отчаянии озирала кухню. Но ни кухонный комбайн, ни кастрюльки над плитой, ни тем более карта произрастания лекарственных трав не могли ей помочь. Злодейка Корее отравила Генри, и всему виной Ева, которая пошла на поводу у Мэвис. Но времени на размышление на оставалось: глаза Генри наливались кровью.
– Просто я подумала, что тебе надо обратиться к врачу. Может, это серьезно.
– «Может»? – заорал Уилт. Он уже подозревал самое худшее. – Это серьезно без всяких «может», так что изволь объяснить, почему…
Ева перешла в наступление:
– Ну, знаешь ли, нечего было пить столько пива.
– Пива? Ах ты дрянь! – взвыл Уилт. – То-то я чувствую, с пивом неладно!
Он бросился на жену. Увернувшись от шприца, Ева обежала стол и крикнула:
– Я просто… На ее счастье, в кухню заглянули близняшки.
– А почему у папочки все гениталии в креме? – спросила Эммелина.
Уилт застыл как вкопанный и воззрился на детские рожицы в дверях. Близняшки умели отмочить такое, что у отца глаза на лоб лезли. Это же надо – проворковать «папочка», да еще таким тоном, и тут же брякнуть точный анатомический термин! Эммелина явно хотела его огорошить. И зачем обращаться не поймешь к кому? Могла бы напрямик спросить у отца.
Воспользовавшись замешательством мужа, Ева решила перевести разговор в другое русло.
– Вас это не касается, – сказала она близняшкам и театрально заслонила собой Уилта. – Папочка не совсем здоров, и…
– Вот-вот, – взъярился Уилт. – Давай, вали все на меня!
– Я на тебя не валю, – через плечо бросила Ева. – Это потому, что…
– Потому, что ты испакостила пиво ядохимикатами и чуть меня не отравила. Да как у тебя язык поворачивается говорить, что я не совсем здоров? Хорошенькое дело – «не совсем здоров»! Да я…
Уилт не договорил, потому что Геймеры принялись барабанить в стенку. Взбешенный Уилт швырнул шприц в статуэтку смеющегося, кавалера, которую подарила им теща. когда продала свой дом, – по словам Евы, статуэтка напоминала ей про ее счастливое детство в этом доме.
Ева прогнала близняшек спать и снова спустилась в кухню. Уилт отхаживал пострадавший орган льдом из холодильника.
– Тебе действительно надо показаться врачу, – сказала Ева.
– Мне надо было показаться врачу, когда я вздумал на тебе жениться. Сознавайся, что ты мне в пиво набуровила?
Ева понурилась.
– Я просто хотела, чтобы у нас была полноценная семейная жизнь, а Мэвис Моттрем сказала…
– Придушу стерву!
– …сказала, что доктор Корее помогла Патрику, и…
– Помогла Патрику? – Уилт на мгновение забыл про обложенный льдом член. – В последний раз, когда я его видел, ему не хватало только бюстгальтера. Говорит, бриться стал реже.
– Вот видишь. Доктор Корее дала Мэвис какое-то снадобье, чтобы остудить его пыл, я и подумала…
Ева замялась, поймав грозный взгляд мужа.
– Продолжай. Только, по-моему, слово «подумала» тут не к месту.
– …В общем, что у нее найдется средство немножко расшевелить…
– «Расшевелить»! Говори уж прямо – раскочегарить. Нечего меня шевелить. Я работал как вол, я отец четырех детей, а не сопливый щенок, свихнутый на сексе.
– Просто я подумала… то есть мне пришло в голову, что, если она сумела помочь Патрику (Уилт возмущенно фыркнул), она и нам поможет… ну, достичь счастья в интимной жизни.
– И для этого надо отравить меня шпанской мушкой. Спасибо, осчастливила. Теперь послушай меня. Если ты принимаешь меня за секс-агрегат вроде своего кухонного комбайна, если ты хочешь, чтобы я дрючил тебя пятнадцать раз в неделю, как советуют идиотские бабьи журнальчики, то ищи себе другого мужа. От меня ты этого не дождешься. Меня Сегодня так скрючило, что моли бога, чтобы я вообще когда-нибудь смог с тобой перепихнуться.
– Генри!
– Пошла вон, – и Уилт заковылял вниз по лестнице, в уборную, держа перед собой мисочку со льдом. Лед, кажется, помог: боль начала утихать.
Когда шум ссоры в доме замолк, инспектор Роджер и сержант опрометью бросились по Оукхерст-авеню к своей машине. Полицейские не разобрали, почему повздорили супруги, однако сцена произошла бурная, из чего Роджер опять заключил, что Уилт всем преступникам преступник.
