— Послушай, Уилт, — сказал сержант. — Я твою манеру выражаться не собираюсь критиковать, поверь мне. Я просто стараюсь терпеливо установить факты.
— А факты таковы, — сказал Уилт. — Как последний идиот, я по глупости выбросил надувную куклу в яму, предназначенную для сваи, а кто-то вылил сверху бетон, а поскольку моя жена в данный момент отсутствует…
— Одно могу сказать, — заявил сержант Ятц инспектору Флинту, когда тот пришел на дежурство в семь утра, — этот Уилт — крепкий орешек. Если бы вы мне не сказали, что он раньше никогда не привлекался, я бы подумал, что он в таких делах дока. Вы точно знаете, что в архивах на него ничего нет?
Инспектор отрицательно покачал головой.
— Он еще не начал верещать, требуя адвоката?
— Об этом ни звука. Говорю вам, или он с большим приветом, или уже был в такой переделке.
Уилт действительно был. Изо дня в день, из года в год. С газовщиками из первой группы, с наборщиками из третьей, с механиками с дневного отделения и мясниками из второй группы. В течение десяти лет он сидел перед учениками, отвечая на вопросы не по существу и рассуждая, почему рациональное отношение к жизни, свойственное Пигги, предпочтительнее жестокости Джека, почему так беспочвен оптимизм Пэнглосса и почему Оруэлл не захотел пристрелить проклятого слона или повесить того негодяя
[11]
. Одновременно он постоянно вынужден был отражать словесные атаки, цель которых была сбить его с толку и довести до такого состояния, в котором находился бедный старина Пинкертон, когда он по собственной воле отравился выхлопными газами. По сравнению с каменщиками из четвертой группы сержант Ятц и инспектор Флинт были просто сосунками. Дали бы они ему немного поспать, уж он бы, потом поводил их за нос.
— Один раз я было подумал, что прищучил его, — сказал сержант Флинту, когда они совещались в коридоре. — Я его поймал на зубах.
— На зубах? — переспросил инспектор.
— Объяснял, что мы всегда можем опознать трупы по зубоврачебным картам, так он почти признался, что она умерла. Но потом снова увильнул.
— Ты говоришь, зубы? Любопытно. Попробую разработать эту линию при допросе. Может, тут у него слабое место.
— Удачи вам, — сказал сержант. — Я спать пошел.
* * *
— Зубы? — спросил Уилт. — Сколько же можно об одном и том же? По-моему, мы исчерпали эту тему. Последний парень задал мне вопрос, были ли у Евы зубы, в прошедшем времени. Я и ответил в прошедшем и…
— Уилт, — сказал инспектор Флинт. — Меня не интересует, были или нет у миссис Уилт зубы. Полагаю, были. Я только хочу знать, есть ли они у нее сейчас. В настоящем времени.
— Наверное, есть, — терпеливо ответил Уилт. — Найдите ее и спросите.
— А когда мы ее найдем, она будет в состоянии ответить?
— Откуда, черт побери, мне знать? Но, если по какой-то необъяснимой причине она потеряла все свои зубы, мне это влетит в копеечку. Этому конца-края не будет. У нее мания по поводу чистоты, и она обожает спускать в унитаз обрывки зубного шелка. Не поверите, сколько раз я думал, что у меня глисты.
Инспектор Флинт тяжело вздохнул, предчувствуя, что успехов сержанта Ятца по зубной части он не достигнет, решил сменить тему.
— Давайте посмотрим, что произошло на вечеринке у Прингшеймов, — предложил он.
— Давайте не будем, — поспешно сказал Уилт, которому пока удавалось избежать упоминания о своих акробатических этюдах с куклой в ванной комнате. — Я рассказывал вам об этом уже раз пять, и мое терпение подходит к концу. Кроме того, поганая это была вечеринка. Сборище надутых интеллектуалов с манией величия.
— Уилт, можете ли вы сказать, что вы человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире? Тип одинокого человека?
Уилт отнесся к вопросу серьезно. Это было уже куда ближе к делу, чем зубы.
— Я бы не сказал, — ответил он наконец. — Я хоть и тихий, но общительный человек. Без этого не справишься с учениками.
— Но вечеринки вы не любите?
— Такие, как у Прингшеймов, нет, — ответил Уилт.
— Вас выводит из себя их сексуальное поведение? Оно вам отвратительно?
— Их сексуальное поведение? Не понимаю, почему вы выбрали именно это. У меня вызывает отвращение все, что их касается. Все это дерьмо насчет женской эмансипации, тогда как на самом деле для таких, как миссис Прингшейм, это означает, что она может вести себя, как течная сучка, пока ее муж гнет спину над пробирками, а дома сам готовит себе ужин и считает, что ему повезло, если он в состоянии перед сном удовлетворить сам себя. Если же говорить о движении за настоящую женскую эмансипацию, то тут я ничего не имею против, это совсем другое дело…
— Подождите немного, — вмешался инспектор. — Две вещи из того, что вы сказали, показались мне интересными. Первое, насчет жен, которые ведут себя, как течные сучки, и, второе, про то, как вы удовлетворяете сам себя.
— Я? — переспросил Уилт с негодованием. — Я вовсе не о себе говорил.
— Разве?
— Конечно, не говорил.
— Значит, вы не занимаетесь мастурбацией?
— Послушайте, инспектор, вы лезете в такие тонкости моей личной жизни, которые вас не касаются. Если желаете просветиться насчет мастурбации, почитайте доклад Кинсли. Не спрашивайте меня.
Инспектор с трудом сдержался. Он попробовал снова сменить тему.
— Значит, когда миссис Прингшейм лежала на кровати и просила вас совершить с ней половой акт…
— Она говорила трахнуть, — поправил его Уилт.
— Вы сказали нет?
— Именно, — ответил Уилт.
— Несколько странно, не находите?
— Что странно, то, что она там лежала, или что я сказал нет?
— Что вы сказали нет.
Уилт смотрел на него, потеряв дар речи.
— Странно? — сказал он. — Странно? Представьте, что сюда входит женщина, разваливается на вот этом столе, задирает юбку и говорит: «Трахни меня, солнце мое, трахни-ка меня побыстрее». Ну и что, вы навалитесь на нее со словами: «Давай, крошка, побалуемся»? Это вы называете не странным?
— Черт бы тебя побрал, Уилт, — огрызнулся инспектор. — Видит Бог, ты испытываешь мое терпение.
— Вы пытаетесь меня надуть, — сказал Уилт. — А ваше понятие о странном и нестранном поведении кажется мне лишенным смысла.
Инспектор Флинт встал и покинул комнату.
— Я удавлю этого засранца, да простит меня Господь, я его удавлю, — крикнул он дежурному сержанту.
А в это время в комнате для допросов Уилт положил голову на стол и заснул.
