Дотянувшись до письменного прибора, она взяла бумагу, ручку и написала короткое и четкое письмо Трейеру, распорядившись немедленно уволить Локхарта из фирмы «Сэндикот с партнером». Запечатав конверт, она отложила его в сторону, чтобы отдать потом Джессике, которая отправила бы его по почте. Еще интереснее получилось бы, если бы Локхарт передал письмо по назначению сам, лично. Миссис Флоуз улыбнулась беззубым ртом и стала размышлять дальше о способах мести. Ко времени, когда подкрались сумерки, ее настроение заметно улучшилось. Старик в своем завещании потребовал, чтобы в доме не производились никакие улучшения. Она намеревалась жестко придерживаться каждой буквы этого условия. Никаких улучшений. Напротив, пока он еще жив, будет все наоборот. Окна везде будут открыты, двери не заперты, еда только холодная, сырые постели станут еще более влажными, и все это до тех пор, пока ее помощь немощам возраста не ускорит наступление естественного конца. Старик после подписания завещания поднял тост за Смерть. Что ж, очень кстати. Смерть придет гораздо раньше, чем он ожидает. Да, действовать надо было именно так: любой ценой затягивать розыски, которые станет вести Локхарт, и одновременно приближать смерть мужа, тогда она сможет оспорить завещание, а еще лучше перекупить Балстрода, чтобы тот переписал его условия. Надо будет прощупать адвоката на этот счет. А пока нужно при всех обстоятельствах сохранять хорошую мину.
Локхарт был не меньше миссис Флоуз расстроен содержанием завещания. Сидя вместе с Джессикой на одном из Флоузовых холмов, он вовсе не разделял ее романтического взгляда на свое внебрачное происхождение.
— Я не знал, что незаконнорожденный означает, что у меня нет отца, — объяснял он Джессике. — Я думал, это просто прозвище, которое он мне дал. Он всегда называл всех людей ублюдками.
— Но разве ты не видишь, как это здорово? — говорила Джессика. — Получается что-то вроде игры «Найди отца». А когда ты его разыщешь, то получишь все имение, и мы сможем приезжать и жить тут.
— Не так-то просто будет разыскать того отца, который знает, что, как только он в этом признается, его станут пороть, пока жизнь его не повиснет на ниточке, — ответил практичный Локхарт, — а кроме того, я даже не знаю, как и с чего начинать.
— Ну, по крайней мере, ты знаешь, когда родился, и тебе надо всего лишь узнать, в кого тогда была влюблена твоя мать.
— А как мне узнать, когда я родился?
— Глупый, посмотри свое свидетельство о рождении, — ответила Джессика.
— У меня его нет, — пояснил Локхарт, — дед не пожелал меня регистрировать. Из-за этого у меня масса неудобств. Трейер, например, не мог из-за этого оплачивать мою медицинскую страховку. Это одна из причин, по которой он не разрешал мне ходить на работу. Он говорил, что с юридической точки зрения меня не существует, и еще говорил, что лучше бы меня не существовало и на самом деле. Я не смогу голосовать, не смогу служить в армии, входить в состав присяжных в суде, мне даже не дадут паспорта.
— Но, дорогой, что-то же ты можешь сделать, — возразила Джессика. — Например, если ты найдешь отца, это даст тебе возможность получить свидетельство о рождении. Почему бы тебе не поговорить обо всем этом с мистером Балстродом? Мне он кажется очень приятным человеком.
— Кажется, — мрачно сказал Локхарт, — всего лишь кажется.
Когда солнце над полигоном стало клониться к закату, Локхарт и Джессика, взявшись за руки, возвратились домой. Тут они увидели Балстрода, внимательно изучавшего передок их «рейнджровера».
— Похоже, вы с кем-то столкнулись, — скорее констатировал, чем спросил он.
— Да, — ответила Джессика, — мы зацепили маленькую машину.
— Вот как? — удивился Балстрод. — Маленькую машину? А вы сообщили в полицию об этом инциденте?
Локхарт отрицательно покачал головой:
— Зачем?
— Вот как? — снова удивился Балстрод, и его интонация стала еще более официальной. — То есть вы просто ударили небольшую машину и удрали? А что сказал обо всем этом владелец той машины?
— Я его не спрашивал, — ответил Локхарт.
— А полиция гналась за нами, — добавила Джессика. — Но Локхарт поступил очень мудро: он поехал прямо через изгороди и по полям, и они нас не догнали.
— Через изгороди? — переспросил Балстрод. — Правильно ли я понял, что вы стали причиной инцидента, не остановились при этом, не сообщили о нем в полицию, но даже удирали от нее, но хуже того, вы совершили еще более серьезное нарушение, проехав на этой прекрасной машине через изгороди и, судя по тому, как выглядят колеса, по вспаханным и, несомненно, засеянным полям, нанеся тем самым ущерб собственности и совершив, таким образом, уголовное преступление, за которое вы можете быть привлечены к суду?
— Ну, в общем, примерно так, — согласился Локхарт.
— О Господи! — Балстрод, задумавшись, почесал лысину. — А вам не пришло в голову, что полиция наверняка записала ваш номер и найдет вас по нему?
— Пришло, но у них должен быть записан не тот номер, — ответил Локхарт и объяснил, как и почему он его сменил. К концу его рассказа юридические чувства и представления Балстрода были потрясены до самого основания.
— Мне очень не хочется еще более осложнять условия, оговоренные в завещании вашего деда, указаниями на то, что совершенные вами действия были абсолютно беззаконны и преступны, но я должен сказать, что… — Он остановился, не в состоянии найти слова для выражения своих эмоций.
— Должны сказать что? — спросил Локхарт.
— Я бы посоветовал оставить машину здесь и вернуться домой поездом, — выговорил наконец Балстрод, отчаявшийся найти юридическую рекомендацию и решившийся прибегнуть просто к здравому смыслу.
— А как мне разыскать своего отца? — спросил Локхарт. — Тут вы можете что-нибудь посоветовать?
— Меня информировали о смерти вашей матери и о вашем рождении лишь спустя несколько месяцев после того, как все это произошло, — ответил Балстрод. — Я могу вам посоветовать только одно: поговорите с доктором Мэгрю. Я, конечно, не хочу этим сказать, что предполагаю у него наличие какого-то иного интереса к вашей дражайшей матери в момент ее кончины, кроме интереса сугубо профессионального, но, быть может, он сумеет помочь вам установить время вашего зачатия.
Но доктор Мэгрю, которого они нашли в кабинете греющим ноги у камина, мало что смог добавить нового к уже известному им.
— Насколько я помню всю эту историю, — сказал он, — вы, мягко говоря, родились несколько преждевременно, и впечатление было такое, что вы родились прямо с корью. Да, согласен, этот диагноз оказался неверным, но можно понять причины допущенной мною ошибки, если учесть, что до этого мне редко приходилось иметь дело со случаями, когда ребенок прямо в момент рождения получал бы ожоги от жгучей крапивы. Но родились вы преждевременно, это я говорю вам совершенно точно, поэтому тот период, когда вы были зачаты, я бы определил где-то не раньше февраля и не позже марта 1956 года. Из этого я должен сделать вывод, что ваш отец в эти два месяца должен был находиться где-то очень близко к вашему дому и к вашей матери. Рад сказать, что сам я не гожусь в возможные кандидаты, поскольку волей обстоятельств был тогда за границей.
