— Я не виню ребенка. Она сотворена для любви, — сказала настоятельница с подозрительным чувством в голосе и явно вразрез тому, что думала на этот счет миссис Сэндикот. — Она станет прекрасной женой какому-нибудь доброму человеку.
— Зная мужчин лучше, чем, по-видимому, знаете их вы, — возразила миссис Сэндикот, — могу предположить, что она выскочит за первого же негодника, который сделает ей предложение.
Предсказание оказалось пророческим. Чтобы уберечь дочь от искушений, а заодно сохранить собственные доходы от домов на Сэндикот-Кресчент, миссис Сэндикот практически заточила Джессику дома, устроив ее на какие-то курсы заочного обучения машинописи. К тому времени, когда Джессике исполнилось восемнадцать лет, про нее все еще невозможно было сказать, что она достигла зрелого возраста. Скорее она даже несколько регрессировала, и, пока ее мать занималась делами фирмы «Сэндикот с партнером», где партнером ее покойного мужа был некий Трейер, Джессика погружалась в романтическую тину любовных романов, населенных исключительно только великолепными молодыми людьми. Иными словами, она жила в мире собственного воображения, полная сила изобретательности которого раскрылась тогда, когда однажды она заявила, что влюблена в молочника и намерена выйти за него замуж. На следующий день миссис Сэндикот внимательно разглядела молочника и сделала вывод, что настало время для решительных действий. Никаким напряжением фантазии она не могла бы представить этого молочника в роли человека, претендующего на руку и сердце ее дочери. Но все ее аргументы, как и слова о том, что молочнику уже сорок девять лет, что он женат, у него шестеро детей, и что мнением предполагаемого жениха вообще еще не поинтересовались, не возымели на Джессику никакого эффекта.
— Я готова принести себя в жертву ради его счастья, — заявила она. Миссис Сэндикот придерживалась на этот счет иного мнения и, не откладывая, заказала два билета на «Лудлоу Кастл», руководствуясь твердым убеждением, что, каким бы ни оказался на теплоходе выбор потенциальных мужей для ее дочери, он будет не хуже молочника. Кроме того, ей надо было думать и о себе, а туристические круизы являли собой великолепное поле для охоты на вдовцов подходящего возраста, способных тоже не упустить последний в их жизни шанс. Тот факт, что миссис Сэндикот стремилась найти непременно богатого и предпочтительно смертельно больного старца, делал предстоящее путешествие еще более желанным. На этом фоне появление Локхарта стало как бы сигналом: вот он, этот главный шанс — подходящий, явно не слишком умный молодой человек для ее глупой дочери и занимающий целые покои девяностолетний джентльмен, владелец огромного имения где-то в Нортумберленде
. В эту ночь миссис Сэндикот отходила ко сну в приподнятом настроении. Над ней, на верхней полке, Джессика вздыхала и шептала волшебные слова: «Локхарт Флоуз из Флоуз-Холла, что у Флоузовских болот неподалеку от Флоузовых холмов». Они звучали, как литания во славу Флоуза, как молитва, творимая по канонам религии романтической любви.
Локхарт стоял на палубе, опершись о поручни и вперя взгляд куда-то в даль моря. Его сердце переполняли чувства, кипевшие, как вода за кормой судна. Он только что познакомился с самой удивительной девушкой в мире и впервые понял, что женщины — это не только те отталкивающие существа, которые готовят еду, моют полы, стелют постель и потом издают в ней по ночам какие-то странные звуки. Нет, в женщинах есть и нечто большее, но что именно, Локхарт мог только гадать.
Все его образование в вопросах пола ограничивалось лишь открытием, сделанным им, когда он потрошил кроликов: оказывается, у самцов есть яйца, а у самок — нет. По-видимому, существовала какая-то связь между этими различиями в анатомии и тем, что у женщин бывают дети, а у мужчин их не бывает. Однажды он предпринял попытку разобраться в этих различиях поглубже и спросил — на урду — своего наставника, каким образом Микраим породил Лудима, как о том говорится в Книге Бытия (10, 13). В ответ он получил такую затрещину по уху, которая на какое-то время оглушила его и заставила мгновенно понять, что есть вопросы, которые лучше не задавать. С другой стороны, он знал, что существует такая вещь, как брак, и что в результате браков получаются дети. Одна из его дальних родственниц вышла замуж за фермера из Элсдона, и у них было потом четверо детей. Очередная экономка, однако, рассказала ему только это и ничего больше, добавив, правда, что брак был вынужденным. Слова о «браке под дулом пистолета»
сделали и без того таинственное явление еще более загадочным и непонятным: Локхарт из собственного опыта знал, что оружие обычно уносит чью-то жизнь, а не дает ее.
Понять что-либо в складывавшейся таким образом картине было невозможно еще и потому, что дед разрешал ему навещать родственников только по случаям чьих-либо похорон. Флоузу-старшему похороны доставляли истинное наслаждение. Они укрепляли его веру в то, что он — самый крепкий из всех Флоузов и что смерть — единственное, что есть определенного в этой жизни. «В мире, исполненном неопределенностей, мы находим утешение в той, вечной истине, что, в конце концов, смерть придет к каждому из нас», — говорил он обычно вдове, только что лишившейся мужа, чем еще больше усугублял ее горе. На обратном пути, сидя в прогулочной коляске, которую он использовал для подобных выездов, Флоуз обычно пылко разглагольствовал перед Локхартом о значении явления смерти для поддержания нравственных ценностей: «Без этого нас бы ничто не останавливало и мы бы вели себя, как каннибалы. Но поставьте над человеком страх смерти, и это окажет поразительное очистительное воздействие».
По всем этим причинам Локхарт продолжал пребывать в невежестве относительно фактов жизни и в то же время постепенно расширял свое знание фактов смерти. Так и получилось, что в вопросах пола естественные функции организма толкали Локхарта в одном направлении, а его чувства и представления — в совершенно противоположном. Матери он не знал, к большинству экономок деда испытывал отвращение, и его отношение к женщинам вообще было однозначно негативным. Но, с другой стороны, он получал немалое удовольствие от ночных поллюций, хотя и не понимал их смысла. У него не бывало в присутствии женщин таких мыслей, которые бы неожиданно заканчивались мокротой в штанах, и никогда не было еще ни одной женщины.
И потому, стоя у поручней и глядя на сверкающий под луной белый пенистый след, Локхарт пытался осмыслить новые для него чувства в тех образах и понятиях, что были ему доступны. Он бы хотел провести весь остаток своей жизни, стреляя разную дичь и складывая ее у ног Джессики Сэндикот. С таким, несколько экзальтированным пониманием любви он спустился в каюту, в которой шумно храпел облаченный в красную фланелевую ночную рубашку старый Флоуз, и забрался в койку.
Во время завтрака старый Флоуз сам подтвердил те ожидания и предчувствия, что накануне вечером пробудил Локхарт в душе миссис Сэндикот. Одетый в костюм, окончательно вышедший из моды еще в 1925 году, он прошествовал к своему месту с той важностью и уверенностью в себе, которые были приобретены явно задолго до костюма. Прорезав просеку через толпу услужливых официантов, он сел, пожелав миссис Сэндикот доброго утра, и с отвращением развернул меню.
— Мне овсянку, — сказал он нервно склонившемуся над ним метрдотелю, — и не какую-то непроваренную размазню, а настоящую овсянку.
