– С тазом? У меня на нем шарф… Боюсь, что таз у меня совсем плохой. Самое слабое место.
– Это плохо… А что он – подтекает? Прохудился совсем?
– Не-ет, просто искривленный, перекошенный.
– Старый, что ли, совсем? – буркнул Андрюша. Катюша ему положительно нравилась.
– Нет, не то чтобы такой уж старый. Но – знаете, тяжести приходится таскать.
– Ладно, посмотрим, что там у вас за таз такой. Может, сгодится еще.
– Так что – снимать шарф?
– Да уж шарф мне совсем ни к чему. Но если таз пришел в полную негодность, тогда можно – ведро.
– Как ведро! Ведро-то – зачем?
– Лишь только весь воздух выйдет – тут же и вода забулькает, закапает, а потом как ливанет.
– А откуда же вода?
– Как откуда? Их тех же отверстий. После воздуха сразу же и вода. Она может быть и желтая, и мутная, и грязная… Целая лужа может натечь. Но эту воду обязательно нужно прокачать и спустить. Но она весь пол может залить. Так мы ведро подставим, – деловито объяснял Витте. Катюша нравилась ему все больше и больше.
– Я и не предполагала, что это такой трудоемкий и кропотливый процесс! А где вам удобней этим заниматься? – уже обреченно спросила Катюша. – На диване или на столе? Или прямо на ковре?
– Да зачем на ковре-то? Ковер отогнем, чтобы не залило. Так и будем двигаться по всем комнатам. В подвал, в котельную спустимся…
Катюша, ни жива ни мертва, проговорила сдавленным от ужаса голосом:
– В подвал?! Может, не надо? Туда ступеньки крутые, свет тусклый. Там вообще приткнуться негде, пол вообще бетонный, ледяной.
– Это ничего, – подбодрил ее Андрюша, – место-то всегда можно найти, можно устроиться и на бетонном полу. А что я не увижу, там на ощупь. Простучу все как следует, подкручу все сочленения.
– А как вы думаете, за один раз – получится?
– Конечно! Как вода пойдет, так сразу все протоки и рукава наполнятся, а система и разогреется. Совсем другая жизнь начнется! Котел, кстати, как? Котел – всему голова. Исправен?
Бедная Катюша, которая все это переводила на язык лютого костоправа, почему-то решила, что котлом он иронически называет ее голову, и потому ответила, даже и не без самоиронии:
– Варит пока. Хотя, может, с вашей точки зрения, и не вполне исправно.
– Плохо, – вздохнул Андрюша, – тогда надо и его подкрутить, чтобы зафурычил. А не капает? не подтекает?
– Бывает, – Катюша шмыгнула носом. – Особенно если сильный мороз.
– А шумит?
– Иногда шумит, – грустно призналась Катюша.
– Это хорошо, значит, огонь там все-таки горит, – обрадовался Витте.
– Да какое горит! Так – еле теплится, тлеет: то потухнет, то погаснет.
– Вот этого я и боялся, – вдруг вскинулся он. – Как бы не пришлось его вообще откручивать и менять.
– Это как? – ахнула она. – Совсем менять?
– Ну да, эту рухлядь долой на свалку, а новый вместо него.
– Так где я вам новый-то возьму? – Бедная женщина залилась слезами.
– А это уж пусть другие позаботятся. Вам-то что? Сегодня вы – здесь, а завтра – вы уже там.
– Вы намекаете, что все настолько уж плохо?
– Конечно, если газы там скопились, так запросто может в любую минуту рвануть, – беспощадно констатировал Андрюша, который был уже почти совсем влюблен. – Ну ладно, приступим.
И Андрюша открыл свой портфельчик и вытащил из него большой разводной ключ.
Катюша, которая начала было разматывать на себе накидку и шарф, вдруг замерла:
– А это еще зачем?
– Ну, не все же одними пальцами можно сделать! Там есть такие местечки, куда без инструмента и не дотянешься. К тому же и заскорузло, небось, все.
И он, отвернувшись, опять принялся рыться в своем портфельчике.
А Катюша тем временем, постанывая от боли, дрожа и ежась от холода, сняла с себя свитера и брюки и осталась в трусиках и бюстгальтере.
– А лифчик – что, тоже снимать? – стыдливо пискнула она.
И тут Андрюшка повернулся к ней. С разводным ключом в руках. Человек чистый и целомудренный. И, увидев ее вдруг в таком срамном виде, от неожиданности закричал, почему-то тряся в воздухе этим огромным ключом.
Но и она, когда он так внезапно и пронзительно закричал, размахивая страшным ключом, тоже принялась голосить. И так они стояли друг против друга и вопили безумными голосами…
И в этот самый момент вернулся Катюшин муж.
…Нет, ну все, конечно же, выяснилось, все даже пробовали обратить это в шутку, Катюшин муж показал Витте горящие окна моей дачи, до которой мой друг не доехал всего-то каких-нибудь три десятка метров, и Андрюша, уступая дорогу «Тайоте Камри», потрясенный и угнетенный, пришел ко мне. Сил у него на повторное открывание чемоданчика с инструментами уже не было, воздух спускать он был не в состоянии, равно как и осматривать котел. Поэтому мы просто сели ужинать в холодном сумрачном доме, выпили с моим мужем коньяка, добились от Андрюши, чтобы он все-таки как следует посмеялся, оставили его ночевать, и на следующее утро он уехал с миром, чтобы опять пропасть на полгода. И все-таки, мне кажется, где-то в глубине души у него осталось ощущение, что все знакомства, не только устроенные ему мной, но и как-то, хотя бы даже косвенно со мной связанные, не сулят ему удачи в личной жизни. Поэтому он решил действовать самостоятельно.
И вот примерно через полгода звонит мне Андрюша, радостный, умиротворенный:
– Представь себе – я женюсь.
– На дворяночке? – не выдержав, съехидничала я. – На Екатерине или Елизавете?
– Перестань издеваться. Я ее сам выбрал. Ее зовут Валентина. Скромная девушка. Из Тулы. Я с ней в поезде познакомился. Хочет учиться на менеджера или на модельера. Сирота. У нее на свете есть только дядя. Дядя Боря. Мы с ним уже встречались – хороший мужик, надежный. Народный такой, простой. Обещал взять на себя организацию свадьбы в «поплавке». Я ему только деньги дал, а так он все сам устроит. А пока я хочу тебя с твоим мужем позвать… на смотрины. Ну, родители же у меня умерли, а ты моя крестная мать, муж у тебя – священник. Как хорошо – невеста, жених, дядя Боря, крестная мать и батюшка. А потом твой муж нас и повенчает. Валентина даже готова покреститься. А я уже ей кольцо подарил – фамильное, с бриллиантом.
…Муж мой заболел сильнейшим гриппом, мне пришлось идти на смотрины одной. Валентина оказалась именно той – «девушкой мечты», прозревая которую, еще совсем юный Витте слагал ночами стихи. На нее можно было полюбоваться. У нее было все – даже это непонятное «платье рюмочкой»: вроде бы иррационально – ибо как это можно себе представить? – а я поразилась – как точно: «платье рюмочкой» и «одуванчик духов». Ресницы огромные, глаза полуопущенные, полуулыбка, легкий румянец, волосы узлом, скромно уложенные на затылке. И – все время молчит. Легонько тронула мою руку при знакомстве, и – роток на замок. Зато дядя Боря – душа-мужик, морда красная, чуб такой задорный возвышается на голове, то ли завгар, то ли военрук бывший, сразу – с порога мне:
