Даже сейчас, растеряв половину своей красоты, Росомаха оставалась женщиной эффектной. Густые темно-каштановые волосы тяжелыми прядями спадали на плечи. Нос прямой, тонкий. Глаза темно-коричневые, слегка раскосые, что придавало ее облику восточную загадочность. Наверняка в ее жилах было намешано много кровей, но доминировала одна, доставшаяся ей от далеких предков половцев. Каждый, кто познает такую женщину, непременно чувствует себя бесстрашным завоевателем, ворвавшимся в стан врагов и заполучившим самую желанную добычу — жену побежденного царя.
Неожиданно Шевцова ослепила догадка. Она явилась к нему, подобно вспышке молнии в летний погожий день, когда, казалось бы, ничто не предвещает грозу, но что-то подсказывает — быть непогоде! Скорее всего это была интуиция профессионала, выработанная многими годами напряженной работы. И теперь он понял, что эта встреча была далеко не случайной. Уподобившись опытной ищейке, Шевцов продолжал рыскать по тропе, на которой отчетливо отпечатались следы убегающего врага.
Стараясь не выдать волнения, он сглотнул сухой комок и как можно спокойнее, пряча дрожь в пальцах, извлек из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий и положил перед Росомахой.
— Посмотрите, пожалуйста, внимательнее на эти снимки, может быть, вы кого-нибудь узнаете?
В глазах Тамары не вспыхнуло ни малейшего интереса. Вяло, как если бы ей предлагали оценить на предмет искусства какое-нибудь непотребство, она взяла стопку фотографий и принялась лениво изучать, откладывая каждый просмотренный снимок на край стола. Всем своим видом она давала понять, что процедура эта ей неинтересна и выполняет она ее только из уважения к майору.
Шевцов напряженно наблюдал за ладонями женщины. Сейчас она держала в руках фотографию Куликова, копию того кадра, который был сделан недавно на кладбище. Фотографы удачно заретушировали покосившиеся кресты. С трехдневной щетиной на лице, с поднятым воротником и втянутой в плечи шеей, Куликов напоминал политика перед решающими выборами, с грустными глазами, в которых просматривалась забота о благополучии и процветании нации.
Сивкова бесстрастно откинула фотографию к остальным, не выказав волнения даже дрожью пальцев, и принялась за изучение очередного снимка.
Майор Шевцов едва сдержал разочарование. Нестерпимо захотелось закурить и отвести душу несколькими глубокими затяжками крепчайшего табака. Вот так всю жизнь — разгребаешь тонны навоза, прежде чем доберешься до чего-нибудь стоящего. Думаешь, подобрался к разгадке вплотную, а она вдруг делает тебе ручкой и удаляется в неизвестность семимильными шагами.
— Постойте, — неожиданно произнесла Росомаха и, потеряв интерес к остальным фотографиям, взяла в руки предыдущий снимок. На лбу появилась глубокая морщина, лицо приобрело осмысленность. — Вот этот как будто похож.
В голосе слышалось сомнение, но Шевцов уже знал, что Тамара не ошибается, таких совпадений не бывает.
— Посмотрите повнимательнее, — мягко настаивал он, — может, вам только показалось, мало ли похожих людей.
Но теперь голос ее прозвучал куда увереннее. Росомаха уже не сомневалась.
— Это он! Теперь я не сомневаюсь! — проговорила она голосом прокурора, читающего обвинительное заключение. — Только здесь он более серьезен.
— Прояснилось? — с улыбкой спросил парень, вертя в руках шариковую ручку.
— Кое-что, — скупо ответил майор Шевцов, стараясь скрыть ликование.
Выходит, Стась Куликов никуда не исчезал. Неосторожно он себя ведет, ой как неосторожно. Так ведь и погореть можно по-крупному.
— Вы его поймаете? — с надеждой спросила Тамара.
— Попробуем, хотя это будет непросто, — признался Шевцов, собирая снимки в аккуратную стопочку.
— Только, ради бога, не называйте ему меня. Вы не видели, какие у него глаза! Он просто меня убьет.
— А второго вы не запомнили?
— Другой был пониже ростом. Крепенький такой.
— Может, какие-то особые приметы вспомните?
На лбу вновь обозначилась тоненькая морщинка, что свидетельствовало об интенсивном умственном процессе.
— Нос у него перебит. И красный шрам… вроде на правой щеке.
Описанное подходило под облик Ковыля, ближайшего друга Куликова. В подобную удачу трудно было поверить.
— У меня к вам еще один маленький вопрос: вы кем работаете?
В глазах Росомахи вспыхнули настороженные огоньки — напрасно расслабилась, с этими ментами всегда следует держать ухо востро.
— Я временно неработающая, — слегка растягивая слова, произнесла Росомаха.
Получилось несколько жеманно, примерно так кинодивы рассказывают о своих многочисленных захватывающих романах на золотых пляжах Лос-Анджелеса приставучим журналистам.
Перехватив взгляд майора Шевцова, скуластый опер скучноватым голосом внес некоторую ясность:
— Тамара у нас человек свободной профессии, я правильно трактую? — чуть улыбнулся парень.
— Именно так, — слегка прикрыв глаза, отозвалась Росомаха.
— Это что-то вроде художницы? — невинно продолжал Шевцов.
— Что-то вроде нее, — охотно согласилась женщина.
«После порезов на лице заниматься „творчеством“ ей станет значительно труднее», — не без жалости подумал Вадим.
— А вы случайно не знакомы со Степаном Григорьевичем Горевым?
Глаза Тамары недоуменно расширились — чего уж она никогда не будет делать, так это спрашивать фамилии своих клиентов.
— Что-то не припоминаю.
— Вот как, — искренне удивился Шевцов. — А мне он рассказывал, что вы с ним были довольно… как это сказать… в близких отношениях. Дело в том, что вы написали на него заявление об изнасиловании. Он очень близко принял это к сердцу и даже немного заболел, оттого просил переговорить с вами, чтобы вы забрали свое заявление обратно.
Свою кличку Росомаха получила не зря. Во всем ее облике ощущалось нечто диковатое. Таким женщинам недостаточно простора следственных камер, даже обыкновенный прогулочный тюремный двор для них мал. Они рождены для свободы, а в скученных затхлых помещениях быстро дряхлеют, превращаясь в неопрятных старух.
С минуту она хлопала ресницами, соображая, оставаться ли в роли целомудренной и обиженной дамы или по полной программе выдать весь красноречивый запас валютной проститутки. Благоразумие взяло верх — ссориться с милицией было не с руки. Росомаха презрительно фыркнула и сказала сквозь зубы:
— Я вижу, милицию совсем не интересует моя поруганная честь.
Шевцов стойко выдержал ее ненавидящий взгляд.
— Послушай, Тамара, ты не такое невинное дитя, каким хочешь выглядеть. Сама пойми, зачем портить карьеру Афоне Карельскому? Право, некрасиво, ему ли идти за насилие на старости лет, когда остальные статьи у него за грабеж да разбой. И не совестно ли тебе на такого серьезного человека наговаривать?
