— Слушаю, — раздался знакомый голос.
— Послушай, Назар, у меня к тебе есть дельце.
— Кто говорит? — прозвучало настороженно и чуть торопливо.
— Это Стась.
Продолжительная пауза прервалась каким-то неопределенным кряканьем, после чего раздалось доброжелательное приветствие Колотого:
— Привет, Стась. Про этот звоночек знают немногие. Выходит, ты вычислил, где я остановился. Не спрашиваю, как нашел, но молодец, не каждому такое под силу. Так ты созрел? У тебя в запасе есть еще полтора дня.
— Я могу дать тебе человека, которого ты ищешь уже три года. Но мне бы хотелось, чтобы ты дал мне полный расчет.
— Хочу тебе заметить, Стась, на свете нет таких людей, которых я ищу так долго, — послышалось неодобрительное рокотание. — Если я на кого-то сердит по-настоящему, то он вряд ли протянет хотя бы неделю.
— Здесь я слышу скрытый подтекст, — усмехнулся в трубку Куликов, — но я говорю о человеке, который нагрелся на кассе. Ты помнишь такого кривого заморыша в больших черных очках?
— Продолжай, — заинтересованно раздалось в трубке.
— Так вот, я могу дать тебе его адрес, но мне нужна твоя гарантия, а точнее, мне достаточно будет твоего воровского слова.
На несколько минут их разделило тяжелое молчание. Решение принималось в муках. Назар Колотый как никто знал цену слова, а потому швыряться обещаниями не имел права.
— Много просишь, я его и так сумею отыскать. — И после новой паузы твердо добавил: — Могу сократить должок на треть.
— Хорошо, но в этом случае ты мне должен предоставить еще три недели отсрочки, мне нужно переговорить со своими партнерами.
— Ладно. Адрес?
— Записывай.
Назар усмехнулся:
— Ничего, и так запомню. До маразма мне далековато.
— Щелковская, двадцать четыре, квартира пять. Еще он бывает у своей подруги, она живет в Люблино, на Тихорецком бульваре, дом номер шесть.
— Хорошо. Помни, три недели, ни дня больше.
Стась Куликов небрежно бросил трубку на софу и сказал:
— Вот и поговорили. Славненько. А ты что об этом думаешь, Серега? — посмотрел он на Ковыля.
— Сложно играешь, Стась, — вяло укорил друга Ковыль. — Ведь сумели же вычислить его нору, можно было набраться терпения и подкараулить его у подъезда.
— Не люблю играть на чужом поле, — поморщился Стась. — Но что самое противное — не люблю ждать.
* * *
Трубка, упав на рычаг, коротко дзинькнула, шибанув во все стороны опасностью. Звонок от Стася Куликова Назару не понравился. По давней арестантской привычке он не любил незапланированных встреч, остерегался ни к чему не обязывающих знакомств и шарахался от всего, что навязывают, с отчаянностью молодого отрицалы, избегающего душещипательного разговора с заместителем начальника колонии по воспитательной работе. Кроме душевного расстройства, короткий разговор ничего не сулит.
По внутреннему убеждению Назар Колотый любил порядок, где каждый поступок укладывается в определенную систему, а то, что выходит за ее пределы, нужно рассматривать как нечто нестандартное, к чему следует относиться с особой настороженностью.
В какой-то степени звонок Стася Куликова был неким тревожным сигналом, неприятно отозвавшимся в левой половине груди.
На воле все было не так, многое выглядело сложнее и запутаннее, чем в обычной камере, от пола до потолка забитой заключенными. В хате каждый знает свою роль и исполняет ее безошибочно, как опытный музыкант в большом симфоническом оркестре. А вот первая скрипка всегда единственная, как правило, такой человек обладает абсолютным слухом, он не только задает нужную тональность, но и безжалостно выявляет фальшь, возникающую в гармонии звуков, после чего немедленно привлекает виновного к ответу. Такие люди в камерах и лагерях называются «смотрящими». Именно им, как верховным владыкам, дано неотъемлемое право карать и миловать.
Назар Колотый был одним из таких избранных.
Прожив на воле немногим более полугода, он так и не сумел в полной мере усвоить нестандартные порядки мирского бытия, где все масти перепутаны, словно в бестолковой колоде, а валеты, расставив недружелюбно пальцы, пытаются нацепить на себя красную мантию и, брызжа во все стороны ядовитой слюной, силятся играть роль королей. Обыкновенные шутовские попугаи! Даже «шестерки», нанизав на пальцы золотые перстни, с успехом маскируются под добропорядочных «блатных».
В этом плане камера категорична и абсолютно надежна, трудно представить, чтобы «петух», вспорхнув с параши, вдруг возомнил себя пророком. Если подобное и случится, то поступок воспринимается как умелая клоунада. На воле все обстоит совершенно иначе, и страшно выходить за порог, чтобы случайно не испоганить великокняжеские бармы о поносную сорочку вчерашнего отверженного. Однажды запачкавшись, невозможно будет вытравить приставший запашок даже керосином.
Стась Куликов не подчинялся никому.
Про таких говорят «подпоясанный ломом». Запаха от его куртки не уловишь — масти не той, да и брезглив неимоверно, с «чертилами» водиться не станет, а вот неприятностей от него можно натерпеться немало. На пакости он мастак, с ним и держи ухо востро!
Внутреннее убеждение предостерегало его от возможной неприятности и повелевало сидеть в удобном кресле и, предавшись воспоминаниям, глотать холодное пивко из узенького горлышка. Однако жажда справедливого возмездия не давала Колотому покоя и действовала на него подобно занозе, безжалостно вспоровшей нежную кожу. Рудольф должен быть наказан, это однозначно. Как человек, посмевший своим зловонным плевком осквернить святой источник. Он еще ходил, дышал, возможно, даже смеялся, но участь его была решена, «курносая» уже крепко держала его за тощую задницу.
Отринув от себя последние сомнения, Назар поковырялся заостренной спичкой в зубах, освобождаясь от налипшей воблы, и небрежным тоном произнес:
— Рудольф объявился.
— Вот как? — почти не удивившись, произнес Еникей — детина двухметрового роста.
Судьба Рудольфа его интересовала мало. Как и Назар Колотый, он знал, что час «крысятника» определен, как у больного, прибитого к койке смертельным недугом. А все его потуги спастись напоминают судорожные движения рыбы, выброшенной на берег.
Он даже удивлялся, что Рудольф еще жив, потому что киллеры, заполучив нешуточный задаток, рыскали в поисках его по ближнему и дальнему зарубежью.
— Представляешь, он совсем рядом. Не думал, что судьба отвалит мне такой подарок: мы его по заграницам разыскиваем, а он в Москве решил затеряться, сучонок! — проскрипел зубами Назар Колотый. — В общем, так: собираемся и едем, я хочу быть тем человеком, который плюнет ему в глаза перед смертью!
— А не слишком ли много для него чести? — остудил Колотого Еникей.
