— А как же шампанское?
Куликов снял рубашку, на спинку стула повесил брюки и серьезно признался:
— Если бы ты знала, какое это удовольствие — соблазнять трезвую девушку.
— Ты эстет!
— О! Еще какой, — охотно согласился Куликов, подкатываясь к Ольге под бочок.
Что-то было не так. Даже несмотря на полумрак, интимности не чувствовалось вовсе. И тут Куликов осознал, что его так беспокоило. В картину «Мадонна с младенцем», висевшую на противоположной стене, был встроен объектив. Возможно, он и не заметил бы стеклянный глазок, если бы не зеркальный блеск. Как бы ни была величественна мадонна, вряд ли она сумеет сверкать глазами, словно пенсне.
К лицу Куликова прихлынула кровь. Выходит, не далее как вчерашним вечером Клетчатый любовался его импровизациями на этой постели. Уж не от этого ли у него проснулся интерес к Ольге? Если у него спросить про глазок, то он скорее всего правды не скажет. Нетрудно догадаться, чем он будет занят в следующую минуту. Устроится в мягком кресле перед телевизором с бутылочкой пива в руке и под легкую лирическую музыку будет наблюдать за любовными кульбитами.
— У тебя есть губная помада? — неожиданно спросил Стась.
— Это что, новая форма обольщения? — с нескрываемым интересом полюбопытствовала Ольга. — Возьми там в сумочке, я сгораю от нетерпения!
Глазки у нее и впрямь загорелись.
Куликов набросил одеяло на Ольгу и, упершись ладонью в край кровати, легко поднялся. И, абсолютно не стесняясь собственной наготы, направился к комоду, где лежала небольшая сумочка из черной кожи. Куликов представил кривоватое выражение лица Клетчатого: вместо ожидаемых женских прелестей он вынужден рассматривать мужские причиндалы. Порывшись, он отыскал коробочку и, ковырнув пальцем темно-красную помаду, густо залепил объектив.
— Что ты делаешь, это ведь «Живанши», — ласково укорила Ольга.
— Очень не люблю, когда кто-то наблюдает за моей колыхающейся задницей. А губную помаду мы тебе купим.
* * *
На следующий день Клетчатый вел себя так, будто ничего не произошло. Был дружелюбен, много шутил. Но играть в бильярд более не предлагал. И только сухие громкие щелчки, доносившиеся из соседней комнаты, напоминали о вчерашнем разговоре. На Ольгу Клетчатый тоже не смотрел, удостоив ее лишь легким кивком во время завтрака. Подобным образом ведут себя коты, сознательно не замечающие куска мяса, лежащего на самом краю стола.
Поймав один из таких невинных взглядов, Куликов отозвал Клетчатого в сторону и спокойно, с дружелюбной улыбкой на устах произнес:
— Пойми, Клетчатый, эта девочка для меня очень много значит. Я бы не хотел ее терять, и мне бы не понравилось, если бы ты однажды захотел нарушить наш договор.
— Не гони пургу, Кулик, — доброжелательно отозвался тот, — уж не за падлу ли ты меня держишь? Я своему слову хозяин. Только и ты пойми меня правильно: не для тебя эта девочка, глазки у нее нехорошие. Попомнишь мое слово, подведет она тебя под статью, а то и того хуже. Расстанься с ней, пока не поздно.
— А ведь это она меня из ментовки спасла, и ты мне говоришь после этого, что я ей доверять не должен.
— Темная она у тебя лошадка, смотришь на нее и ровным счетом ничего не видишь. Словно пустышка какая-то. Бросай ее, пока душой не прикипел, вот тебе мой совет.
— Поздно, Клетчатый, — невесело улыбнулся Куликов, — уже прикипел.
— Ну смотри, я тебя предупредил, — равнодушно протянул Клетчатый, — как бы потом худо не было. Да, кстати, это, конечно, не мое дело, но в народе ходят слухи, что это ты Колотого убрал.
— А тебе-то что за дело?
— Я тебе не судья, а только многим это может не понравиться. Сам знаешь, кто на вора руку поднимает, тот долго не живет.
— Спасибо за предупреждение, Клетчатый, только я знаю, что нужно делать.
Как будто дохнуло холодом у распахнутого окна и вместе с теплом выдуло былое дружеское расположение.
Несмотря на разный статус, они были одной крови и понимали друг друга с полуслова.
— Отсюда можно звонить? — показал Куликов на телефонный аппарат.
— Можно. Здесь вмонтированы кое-какие штучки, так что номер не определят.
Хозяин дома вообще имел слабость к техническим эффектам. Его дом со всех сторон просматривался видеокамерами, а по всему периметру ограды он установил что-то вроде контрольной полосы, и каждый, кто ступал на неприметные пластины, мгновенно замыкал электрическую цепь, и бедного нарушителя била такая трясучка, что можно было смело утверждать — даже на пороге могилы он будет вспоминать свое незадачливое вторжение. А кроме того, в доме срабатывала сигнализация, которая позволяла достойным образом встретить неприятеля.
Куликов благодарно кивнул.
— Прослушать разговор тоже невозможно, — продолжил Клетчатый, — в линию встроена хитрая система. И если кто-то действительно окажется чересчур любопытным, то услышит в трубке одно хрюканье. Ну, не буду тебе мешать, секретничай, — на прощанье сказал Клетчатый и мягко прикрыл за собой дверь.
Номер телефона Шевцова Стась помнил, и когда трубку подняли, он произнес:
— Мне, пожалуйста, майора Шевцова.
— Я вас слушаю, — отозвался бодрый голос.
— С тобой говорит Стась Куликов.
На минуту в трубке воцарилось молчание, Куликов даже представил, как майор нервно переложил телефонную трубку в другую руку и, очевидно, в эту самую минуту дает команду, чтобы включили запись. Остается надеяться, что кореш не обманывал его, когда говорил про систему защиты.
— Это не розыгрыш?
Голос треснул фальшью, майор не сомневался в том, кто его собеседник, и скорее всего просто тянул время, надеясь засечь его номер.
— Послушай, майор, разве я когда-нибудь говорил тебе неправду?
Куликов улыбнулся, представив, какое недоумение появилось на лице Шевцова, когда ему сообщили, что не могут выловить номер абонента.
— Не припомню.
— Вот видишь.
— Последний раз ты ушел, не попрощавшись.
— Извини, так получилось.
— А не вернуться ли тебе?
— Ты это серьезно?
— Вполне, тебе просто некуда деться, я знаю о тебе очень многое.
— Например?
— Ну, например, то, что в белой «восьмерке», так лихо умчавшей тебя от нас, сидела женщина. Хочешь, я назову ее имя?
Куликов помрачнел.
— Попробуй, — нарочито бодрым голосом произнес он.
— Это твоя любовница Ольга Крачковская. Так?
Пальцы невольно вцепились в пластмассовую ручку.
— На пушку берешь, начальник, — стараясь быть беспечным, проговорил Куликов.
