– А, Шамиль, а я вот тут товарищам разжевываю. Ты посмотри что делается! – говорил Велиханов, подавая ему руку и смешно растягивая слова. – Я всегда говорил, что нужно больше упирать на молодежные лагеря. Помнишь, Шамиль, как мы в Машуке слет делали? Вах, огромное количество народу, позитив! Пели гимн страны, устраивали конкурсы, сам Туткин приезжал! А это что?
Старики кряхтели.
– Это абсолютный слом логики! Это результат того, что нам с Алиханом в свое время не дали развернуться. А у нас уже был проект пригласить сюда ребят из других регионов, свозить их в горы, на водохранилища, водопады, показать им наши ремесла, наши представления, цирковое и танцевальное искусство, ковры… – Велиханов сбился. – Что там еще? Шамиль?
Шамиль улыбнулся:
– Да, можно было привезти…
– Так нет! Все эти журналюги! Вот они, пошли со своими камерами. Нагнетают! Три человека купленных собрались, – он кивнул на сбивчиво скандировавших людей, – и вот они уже освещают! Смотрите, у нас людей похищают! У нас людей убивают! Как будто больше снимать нечего! Пусть они поедут ко мне в село, я им покажу, что надо снимать. Как мой земляк сам своими руками мебель с инкрустацией делает, как моя мама живет. Почему они как схватят какую-нибудь грязную тему и начнут ее мусолить…
– Так это кто нас стеной закрывает? Кто страну разваливает? – вставил один из стариков.
– Вот такие журналюги! – сердито выпалил Велиханов, тыкая указательным пальцем в душный воздух. – Подлецы!
Шамиль на мгновение отвернулся и увидел бежевый хиджаб Мадины. Она стояла полубоком, как будто зарывшись в плечи новых подруг, а справа что-то громко выкрикивал бородатый парень.
– Что он там кричит? – проговорил Шамиль.
– А что его слушать? – буркнул Велиханов. – Что они – бедняжки, что их по подвалам затаскали, что им молиться не дают, утюгом калечат, кресты на груди выжигают, бороды щипцами рвут!
Бородатый и вправду кричал что-то подобное, но до Шамиля долетали лишь обрывки:
– Алхамдуллиля, хвала Аллаху, кяфиры отступили… Трусливые муртады остались без управляющего центра… свобода имарата Кавказ… все, кто против грязи, несправедливости, стяжательства, все… Аллаху акбар… скоро всем, кто скрывался, не придется скрываться, теперь, иншалла, перестанут преследовать за религию…
Пока он вслушивался, Велиханов со стариками пропали, проглоченные толпой. Шамилю полезли в голову картинки-воспоминания. Вот он в детских хлопчатобумажных трусах с отцом и Велихановым на морском берегу разбирает рыбные снасти. Велиханов насаживает червей. Берег пуст и солон, качаются скользкие, привязанные к железному колышку лодки. Велиханов рассказывает непонятный Шамилю анекдот, отец смеется, обнажая серебряные зубы. Шамиль тянется белой ладошкой к банке с червями…
Потом вспомнились велихановские сыновья. Первого назвали Пиком – в честь горы Пик Коммунизма, а второго – Мигом, то ли по созвучию с первым, то ли в честь истребителя, то ли в память о сладостном миге, когда крейсер «Аврора» произвел исторический холостой залп. Миг Велиханов потом служил на торпедостроительном заводе в Каспийске, участвовал в секретных разработках подводного оружия, а в последние годы, по сведениям Шамиля, трудился по специальности в Петербурге. Пик, мягкий и добросердечный, всю жизнь проработал на Дербентском коньячном комбинате, так и оставшись холостяком.
Отвлекшись от воспоминаний, Шамиль мутным взглядом погулял по колышущимся головам и споткнулся о двух своих двоюродных братьев. Они обрадовались встрече, стали без умолку говорить и расспрашивать, а Шамиль – вместе с ними. Все трое были взволнованы, готовы к чему-то, а к чему – сами не могли понять. Наконец, после получаса беспорядочного, почти горячечного разговора Шамиль предложил зайти к тете Ашуре, жившей неподалеку от площади. Почему-то казалось, что там, в одноэтажном домике за деревянными воротами, все разрешится, станет яснее и светлее.
Во дворике тети Ашуры, как обычно, кипела жизнь. Толстенький Хабибула прилаживал что-то к молочному сепаратору, сыновья тети Ашуры, уже семейные, возились в сарае, подбрасывали в воздух младенцев, которых здесь всегда было немало, и развлекали женщин разговорами.
Шамилю и братьям наливали харчо, демонстрировали им новые, только что вставленные входные двери, долго спорили о том, что делать со старыми. Кто-то предлагал отполировать, покрасить и использовать при ремонте пристройки, сама тетя Ашура склонялась к тому, чтобы оставить пока в сарае, а потом отдать кому-то из кутанских родственников, к примеру, тому же Хабибуле, а младший сын тети Ашуры, упрямый и деятельный, настаивал на том, что двери нужно просто выкинуть.
Кто-то спросил Шамиля насчет его матери. Узнав, что та уехала в село, прямая и резкая тетя Ашура уткнула руки в бока и фыркнула: мол, как же это так, сын в таком состоянии, а Патя как ни в чем не бывало рванула в горы. Дескать, вместо того чтобы бежать прочь, хорошо бы задать Мадининым родичам жару. Дескать, эти люди из закировской ветви рода всегда отчебучат что-нибудь эдакое.
Оказалось, не все присутствующие еще знают о том, что Мадина подалась в практикующие мусульманки и тайно вышла замуж. Начали возмущаться. Сын тети Ашуры выдал, что муж Мадины – их дальний родственник из тухума Хурисазул, названный Оцоком в честь какого-то дальнего предка. Недавно Оцок сменил имя на исламское и стал Аль-Джаббаром, что означает «исправляющий силой».
Едва только заговорили о бывшем Оцоке и поступке Мадины, тетя Ашура разразилась негодованиями. Она брюзжала, что поведение Мадининых родителей ей непонятно, что они как будто бы потакают и соглашаются с дочерью. Что этот Аль-Джаббар давно помогает лесным продуктами и грубо злословит в адрес черовского шейха Гази-Аббаса. И что закончит Мадина свои дни, как проклятая змея.
Дочь тети Ашуры, сосавшая карамельку, отставила стакан с чаем и привела в пример своего соседа, чья дочь погибла в прошлом году при спецоперации:
– Он с ней разговаривал по телефону, когда дочь сидела там, в окруженном доме. Он ей сказал, что Аллах ее не простит за то, что она, как собака, оставляет своих детей. Просил одуматься, выйти наружу. А она ему в ответ цитаты из Корана читает пачками. Он ей в итоге сказал: мол, тебя по-любому сегодня в живых не будет, а я и ворота не открою, и ни один «Алхам»{Сура из Корана.} за тебя не прочту. Так и сделал. Она погибла, а у них молитв не читали, людей не принимали. Как будто и не было дочери.
– Кошма-а-ар, – затянули вокруг и снова обратились к повседневным делам. Сын тети Ашуры, улыбаясь, выволок из сарая какую-то механическую конструкцию и стал начищать ее машинным маслом. Дочери заспорили о сортах абрикосов и где, в каком районе они раньше созревают, какие выведены в одном селении, а какие – в другом.
Шамиль вышел со двора тети Ашуры повеселевший. Решил дойти до дома пешком. Шел непривычно скорым шагом, раздумывая о том, что вот-вот вернется из Москвы его друг Арип. Поезда теперь ходили с перебоями, но Арип обычно ездил на автобусе. Шамиль решил добраться до дома, принять холодный душ и отправиться на тренировку. Потом с приятелями куда-нибудь в кафе…
