De dow dow
Ha, ha, ha, ha
Ha, ha, ha, ha…
Лучше всего, конечно, орудовать кисточкой, но не всякая грязь кисточке «по зубам», то есть — по щетине. В резных канавках на ножках и по краям столешницы засохла вековая, без преувеличения, грязь. Навскидку, не углубляясь в тему, скорее интуитивно, Анна отнесла столик к началу девятнадцатого века, но не исключено, что она ошиблась. Но, во всяком случае, уж сотню лет столик разменял — здесь не было никаких сомнений, и быть не могло.
Несмотря на холодную, промозглую погоду, Анна уселась работать на террасе, на свежем воздухе, рассудив, что лучше одеться потеплее и, время от времени согреваться горячим чаем, чем сидеть в мастерской в «наморднике», то есть — с респиратором. Жидкости-то приходится использовать одна душистей другой — ацетон, щавелевая кислота, нашатырный спирт. Вот крыть лаком — это только в помещении, чтобы пыль не садилась, тогда уж без респиратора не обойтись, а очищать все равно где.
Термос с чаем, в который по случаю «особых условий труда» был добавлен коньяк, стоял под рукой. По навесу мерно барабанил дождик, впереди было два свободных дня, соседи, любившие устраивать у себя на даче шумные сборища, в этот раз не приехали… Красота!
Анна работала, слушала «Доорз» и попутно развлекалась тем, что составляла в уме свою анкету. Составляла и комментировала.
«Анна Андреевна Вишневская, 32 года…»
Боже мой! Скоро — тридцать три, возраст Христа. Лермонтов прожил неполных двадцать семь лет, а успел стать классиком отечественной литературы… Наполеон в тридцать лет совершил государственный переворот и стал первым консулом Франции… Правда, кончили они оба плохо, что Наполеон, что Лермонтов. Лермонтову повезло больше — жил без особых забот и умер быстро. А Наполеон интриговал, правил, воевал, падал, взлетал, снова падал… И умирал долго, мучительно. Нет, если выбирать, то лучше уж как Лермонтов… Он, кстати, и по характеру близок Анне. Его считали вредным ехидным насмешником — и об Анне сложилось примерно такое же мнение, которое полностью укладывается в емкое слово «стерва». Да, доцент Вишневская — стерва. «Та еще стерва», — как говорят некоторые, с придыханием. Доцент Вишневская не комплексует по этому поводу, не стыдится. Более того — она этим гордится. Только аморфные бесхребетные создания нравятся всем или почти всем. Яркие успешные личности в первую очередь будят в окружающих зависть… Если мир несовершенен, то как может быть совершенством доцент Вишневская? Впрочем, у шефа слово «стерва» однажды прозвучало как комплимент. «Ты стерва, но не сука, — сказал он после случая с Цегенько. — За то и терплю». В этом он весь, Аркадий Вениаминович, вроде обос…т, а в то же время похвалит. Дипломат Дипломатович, мастер кнута и пряника…
«Образование — самое, что ни на есть высшее…». «Я настолько умна, что учу других за деньги», — иногда шутила Анна. То, что она шутит, понимали далеко не все.
«Семейное положение — одинокая, незамужняя…» Можно сразу продолжить: «независимая, не страдаю». Был у Анны «в анамнезе», как выражаются врачи, мимолетный неудачный брак. Впрочем, слово «неудачный» можно выбросить, если вспомнить второе значение слово «брак». Недаром умные люди утверждают, что хорошую вещь «браком» не назовут.
Получилось по древней студенческой поговорке: «Сдал сопромат — можешь жениться». Только вот Анна уже не была студенткой и не сопромат она сдала (да и что представляет собой тот сопромат по сравнению с нормальной анатомией?), а защитила кандидатскую диссертацию. Тут-то ей в голову и ударило. Захотелось любви, обожания, понимания… Длинный, в общем-то, список, незачем оглашать его целиком. И подвернулся под руку (под руку всегда подворачивается не то, что нужно) Сеньор Офицер, перспективный банковский деятель, руководитель офиса «Вельтштайзенбанка» на Якиманке. Прозвище он получил от английского названия своей должности — «Senior officer». Очень импозантно, хочешь — как «руководитель офиса» понимай, хочешь — как «старший офицер». Мон женераль, ха-ха…
Сеньор Офицер был неплохим человеком и, кажется, любил Анну. «Брак двух круглых сирот просто обречен на счастье, — говорила двоюродная сестра Вероника. — У тебя нет свекрови, у твоего мужа — тещи. Некому разрушать ваше счастье и пить вашу кровь». У самой Вероники тоже не было свекрови, но ее муж, если верить рассказам, пил Вероникину кровь в три горла — за себя и за покойных родителей.
Анне тоже казалось, что она любит, но через полгода она поняла, что ошибалась. Не стала рубить сплеча, три месяца прислушивалась к себе, а вдруг как шелохнется в душе что-то, вдруг отзовется, но не шелохнулось и не отозвалось. Пришлось объявить мужу о том, что она считает их брак ошибкой и что им лучше расстаться. К объяснению готовилась неделю, предвкушала очень тяжелый разговор, даже запаслась седативными препаратами, но вышло как в плохой итальянской комедии. Услышав горестную весть, Сеньор Офицер и глазом не моргнул и вопроса не задал. Допил свой чай и пошел собирать вещи (жили они у Анны, а его трешку на Кропоткинской очень выгодно сдавали). Анна очень удивилась, но решила подождать. Дождалась — минут через сорок Сеньор Офицер появился на кухне, сообщил, что сборы закончены и предложил «трахнуться напоследок». Вот тут-то Анна поняла, что зря выжидала три месяца, да и вообще зря выходила замуж. Сеньор Офицер уже уехал, а она все сидела и смеялась. Отдышится — и давай по новой. Если уж истерить, то — смеясь, а не плача.
«Если он свалил так сразу, значит — у него была другая баба!» — сказала мудрая Вероника во время празднования Анниного развода. Анна пригласила на праздник и Сеньора Офицера (общий ведь праздник), но тот отказался, сославшись на занятость. А жаль — можно было бы к свадебным фотографиям добавить несколько «разводных». Всю эту матримониальную авантюру Анна называла «мой мимолетный скоротечный брак». Послевкусие? Ну, как будто грецких орехов объелась — сытно, малость горько и ничего больше не хочется. Анна допускала, что когда-нибудь… Но «когда-нибудь» это «когда-нибудь», а не «сейчас»…
Стоматологическим зондом (очень удобный инструмент) Анна аккуратно удалила окаменевшую грязь, умудрившись не повредить резьбу, еще раз протерла столешницу и ножки нашатырем и решила отдохнуть, а, заодно и подумать, как лучше «вылечить» колченогость. Спилить длинные ножки вровень с укороченными или же смоделировать, нарастить короткие с помощью массы собственного изобретения, состоящей из эпоксидного клея, древесной муки и опилок. Однофамилец придумал мазь для лечения ран, а Анна — массу для моделирования. Suum cuique — каждому свое.
«Внешность…» В оценке собственной внешности Анна старалась быть максимально объективной, поэтому начинала с решительного «не красавица», как в холодную воду с трамплина прыгала. И сразу же — «но». Но симпатичная — высокие скулы, большие и очень выразительные глаза, точеный нос, крупные, четко очерченные губы… Сеньор Офицер однажды сравнил ее с Одри Хепберн, правда, сама Анна больше склонялась к другой Одри, той, которая Тоту. Но изящная — при натуральном бескаблучном росте один метр семьдесят семь сантиметров вес — шестьдесят килограммов без ста пятидесяти граммов, согласно утреннему контрольному взвешиванию. Но утонченная — здесь комментарии излишни. К тому же интеллектуалка — тоже без комментариев, врачебная профессия обязывает и специальность. Работа иммунолога-аллерголога — это вечный диагностический поиск, поиски ответов на сотни тысяч «почему». Опять же, Анна не простой врач, а кандидат наук, доцент кафедры и вроде как неплохой диагност. А также мерзкая скандалистка и подлая разгласительница (неужели сама слово новое придумала?) чужих тайн…
