«А это что-нибудь да значит», — соглашалась мать Дж., не давая себе, как обычно, труда объяснить сыну, что именно: спокойное понимание того, что, как бы ни приходилось семье ужиматься и экономить, пока «Новый курс» ФДР постепенно наращивает благосостояние страны, ее членам, по крайней мере, не придется, подобно многим и многим их не столь везучим соотечественникам, стоять в очередях за бесплатной кормежкой или ютиться в «поселках Гувера»
[26]
.
— Et cetега
[27]
, — говорит в заключение Дж., обращаясь к своей жене, полагающей, что ей повезло, поскольку она родилась на двенадцать лет позже мужа, в аккурат поспев ко Второй мировой.
— Еще одно мрачное времечко, — говорит ее муж, хоть он и сейчас словно наяву слышит, как отец его заявляет (скорее всего, над котлетами из чесапикских крабов, капустным салатом и охлажденным чаем — еще одно излюбленное семейством Ньюитт меню), что, несмотря на нехватки и нормирование продуктов, без которых никакая война не обходится, она наверняка поставит экономику страны, а с нею и их семейную, на ноги: его страховой бизнес оживился; люди стремятся покупать машины — подержанные, правда, поскольку военное производство увеличивает доходы фермеров и фабричных рабочих, сокращая, однако же, выпуск товаров «второй и третьей необходимости».
— «Времена», — эхом отозвалась Манди; мы в этот вечер тоже угощались крабовыми котлетами, правда, изготовлены они были из мяса голубого краба, завезенного бог весть откуда — местный сезон ловли крабов закончился еще осенью, — а взамен охлажденного чая пили шабли и минеральную воду. — По-моему, в последние дни ты попался этой теме на крючок.
Скорее в сети ее, чем на крючок, — пожалуй, следовало сказать ему, — благо и угощались мы ракообразными, а не рыбой. Однако:
— Очень на то похоже, а может, даже и помешался на ней.
И то сказать, чем дольше размышлял над сей темой Дж. — а именно этим он и занимался по утрам на протяжении января, февраля и отчасти марта, пока сенатор Джон Маккейн выигрывал президентские праймериз республиканцев, а сенаторы Хиллари Клинтон и Барак Обама бились друг с другом за право выдвижения от партии демократов, а в Ираке и Афганистане продолжалась кровавая возня, а биржевые котировки падали, поднимались и снова падали, впрочем, цены на продукты и горючее никакого внимания на них не обращали, продолжая расти и расти, — тем пуще уверялся в том, что возносящиеся одна над другой площадки пожарной сторожевой башни Саунт-Нека с их «инкрементальной панорамой» окрестных просторов, отвечали, можно сказать, не только последовательным годам его и Неда Проспера жизней, совсем еще коротких тогда, но и последовательным этапам или, расширенно говоря, «временам года» куда более длинной жизни Рассказчика — во всяком случае той, что Прожита Им Доныне. Первую из них («Площадка номер один!») можно мыслить как пришедшуюся на пору Депрессии «Зиму» его бриджтаунского детства. Годы ну, допустим, с нулевого по тринадцатый: рождение отрочества. Или, правильнее сказать, с детского сада до «младшей средней», как именовалась тогда «промежуточная школа»: время, в ходе которого «Джи» Ньюитт подружился с (ныне покойным) «Недвардом» Проспером, чьим так и не изданным (поскольку так и не написанным) магнум-опусом
[28]
вполне могли стать вот эти самые «Времена года», да, глядишь, еще и станут, если старому и все продолжающему стареть дружку Неда удастся довести их до ума.
Ныне покойный … Этим мы еще займемся.
— Стало быть, ты попался на крючок. В сети. Увяз, — заключила Поэт/Профессор/Поклонница Аманда Тодд. — Ну так тяни свой улов, даже если это ты сам. Как сказали в тридцать шестом родители твоего друга и спел в пятидесятых Пит Сигер: «Всему свое время», верно? У меня завтра утром семинар по сонетам Шекспира, надо бы почитать кое-что об их авторе, поэтому, если ты не против, давай помоем посуду, а попозже я к тебе вернусь.
Так мы и поступили, блюдя всегдашний наш обычай: съев совместно приготовленное нами, совместно же за собой и прибрать, — а затем разошлись по отдельным комнатам, только на сей раз не для обычного послеобеденного часа сосредоточенного неторопливого чтения, нет: Жена уселась за работу в Ее импровизированном домашнем кабинетике, а Муженек проделал то же самое — в совершенно для него непривычный час — в своем, дабы записать на будущее хотя бы несколько пробужденных его «видением» воспоминаний о бриджтаунском детстве. К примеру:
«Веселые игры на улице и ее тротуарах: „Джи“, „Недвард“, Рутти и, может быть, парочка ее подружек. „Классики“ — устричные раковины бросались в начерченные на асфальте мелом квадраты. „Скакалка“ — в нее, помнится, играли только девочки, хотя он и Нед иногда раскручивали для них длинную веревку, восклицая, если представлялся случай: „А я елочку вижу!“ „Бей банку“: правила позабыты, но не удовольствие, которое получал тот, кто первым успевал добежать до пустой литровой консервной жестянки, стоявшей вверх дном посреди Уотер-стрит (тихая боковая улочка, на коей жили обе семьи, тянувшаяся неподалеку от гораздо более оживленной Бридж-стрит), и пинком послать ее лязгать по асфальту, иногда удавалось даже забить банку под стоявшую на улице машину. Прятки на чьем-нибудь заднем дворе — или „Иду искать“, как они привычно называли эту игру, возможно по причине большей ритмичности такого обозначения, или „Не иду искать“, как она именовалась в случае, если водящий решал разыграть друзей и просто посидеть на веранде дома, посмеиваясь и ожидая, когда до попрятавшихся дойдет, что никто их не ищет, — на веранду эту он и отправлялся прямиком от одного из росших в соседских дворах огромных кленов (ныне все они уже покинули сей свет, как и тогдашние обитатели двухэтажных дощатых домов Уотер-стрит), у которого стоял, досчитывая до ста.
Ловля рыбы (аккурат под стать его и Манди; недавнему разговору о том, что он „попался на крючок“ и должен „тянуть свой улов“) на Эйвон-крик — вместе с Недом и Папой Просперами — с бетонной дамбы у разводного моста Бриджтаун-Стратфорд, в нескольких кварталах от их дома. Спиннингов мальчикам не полагалось, а полагались им длинные бамбуковые удилища: мистер П. оснащал таковые лесками, поплавками, грузилами и крючками, на которые насаживались кусочки крабового мяса, позволявшие, при наличии удачи, поймать окуня или горбыля, едва-едва дотягивавших до разрешенного законом размера, а порою и угря (скользкого, норовившего завязаться узлом, — пока снимешь этот улов с крючка, семь потов сойдет) или несъедобного, попусту сжиравшего наживку иглобрюха — его мы просто стукали посильнее башкой о бетон и выбрасывали, дохлого, в воду. Но хотя обычно выловленной нами рыбешки только и хватало, чтобы ткнуть в нее два, от силы три раза вилкой, миссис Проспер и даже Мама Ньюитт, если, конечно, не нападала на нее меланхолия, старательно чистили улов, жарили на масле и подавали к столу — как правило, с кукурузным хлебом, картофельным пюре, лимской фасолью и высшей (в случае последней из хозяек) похвалой: „Ну очень мило“.
