В таком случае что же — конец истории?
Да как вам сказать: В последнем письме, которое Дж. получил от Неда, незадолго до злополучного пересечения им южной границы, последний по какому-то поводу написал следующее:
Наши жизни — не истории, друг мой Дж. История чьей-то жизни не есть его жизнь; она лишь его История (во всяком случае, одна из его историй). !Hasta lа vista,amigo mio, и пусть твоя история продолжается! Н.
Вот так вот — и эта незавершенность не дает Рассказчику, как, возможно, заметил Читатель, покоя и по сей день, по сию минуту, по сие предложение.
Действительно ли его друг писал свои «Времена года» в течение двух лет — между Весенними Каникулами 1952-го и июнем 1954-го — или по какой-то непостижимой причине лишь притворялся погруженным в это занятие, пока сам Дж. получал в Тайдуотере свою скромную степень магистра искусств, добивался публикации своих первых скромных рассказов (которые Нед расхвалил и был даже настолько любезен, что произвел их профессиональный разбор — с проникновенной проницательностью, не нашедшей себе ровни в других последующих читателях Дж., за вычетом Аманды Тодд) и начинал свою скромную академическую карьеру? Возможно ли, что большое прозаическое произведение, потребовавшее столь долгих трудов, было, прозаически говоря, чистой воды враньем?
Ай-ай-ай, ой-ой-ой — ну и довольно об этой незаконченной (но предположительно конца не лишенной) истории. В их ранние, амбициозные дни сочинительского ученичества Нед Проспер однажды сообщил Джорджу Ньюитту, причем с явной гордостью, что испражняется он по разу в день и всегда сразу после завтрака, да так сразу, что почистить перед дефекацией зубы успевает очень редко. «Как это анально!» — с удовольствием пошутил Дж. (оба молодых человека уже «прошли», как полагается, Фрейда в своем колледже каждый). «Какое там, в жопу, анально! — ответил Нед. — Я всего лишь очищаю мои потроха от говна, понятно?» А следом объявил, что то же относится и к его музе: если Томас Эдисон был прав и гений — это «один процент вдохновения и девяносто девять потения», тогда средство от артистического запора существует только одно — тужиться, и посильнее. «Застрял — значит, рви кишки; лучше кровавый стул, чем никакого».
Экая гадость. Однако, применив данную максиму к забуксовавшей или, скажем так, заработавшей на холостом ходу главе нашего повествования, именуемой «Лето», в вышеописанное делмарвское утро «середины лета» — то есть утро 21 августа 2008 года (пекинская Олимпиада в полном разгаре; Барак Обама готовится к выдвижению в кандидаты от Демократической партии на ее предстоящем съезде в Денвере) — Рассказчик, кишечник и иные органы тела коего всегда выполняли свои программы с меньшим усердием, чем таковые же его покойного друга, загрузил текстовый редактор, прокрутил сочиненное им до места, на котором он довольно давно уже остановился, и отважно набрал полужирными малыми прописными заголовок
Видение/греза/глюк/все что угодно № 3
Сон в летнюю ночь
Затем он закрыл глаза, сделал очень глубокий вдох и перестал дышать; сжал как мог сильнее кулаки и все прочие допускающие сжатие мышцы его набегавшего многие мили, но еще исправного тела и стал ждать того, что случится первым: вдохновения, потения, утраты сознания, утраты присутствия духа…
Ничего этого не случилось: он лишь исчерпал свои возможности по части пребывания в анабиозе. Буквальным образом одурманенный этой беспрецедентной попыткой, он открыл, после бог весть скольких секунд или (маловероятно) минут, глаза, задышал, расслабил мышцы, очумело вгляделся в полужирный заголовок и, не будь он Джорджем, начал набирать под ним то, что способно было в конце концов сойти если и не за сон в летнюю ночь, то, по крайности, за
В/Г/Г/В № 3
— заменив подзаголовок датой, некоторое время назад описанной его женой как «лет сорок назад, когда оба мы были еще о-го-го». То есть
1968
— пик Развеселых Шестидесятых, после исчезновения Неда Проспера прошло ровно четырнадцать лет: поп-арт, новый феминизм, «Власть черным!», контр-культурализм, «Волосы», «Битлз», клеши и мини-юбки, бороды и бонги. Массовые демонстрации протеста против Войны во Вьетнаме, проходящие в Вашингтоне и вообще повсюду; сопряженные порою с насилием сидячие демонстрации студентов в университетских кампусах (даже и тихом обычно СтратКолле), время от времени разгоняемые Национальной гвардией с помощью стрельбы и слезоточивого газа. «Культурная революция» в маоистском Китае, Тетское наступление
[77]
на Сайгон, общенациональные забастовки леваков во Франции, пожары в черных гетто едва ли не каждого города США. Мартин Лютер Кинг и Роберт Ф. Кеннеди убиты, Ричард Никсон едва-едва обошел на президентских выборах Губерта Хамфри, выдвинутого демократами на их беспокойном съезде в Чикаго. Почти апокалиптический год, породивший преобразования во многих уголках мира, — однако для нас, Джорджей Ньюиттов и Аманд Тодд, он был цветущим летом наших жизней. К этому времени Дж. отделяет от его пятилетнего первого брака десяток лет: Марша Грин благополучно вышла замуж и, как он слышал, производит на свет детей в Мичигане, Миннесоте, не то Монтане (избавленный от ежемесячной необходимости посылать ей по почте алиментные чеки, бывший муж Марши знает только, что название нового ее места жительства, как и название самого первого, да и имя ее, начинается на «М»). Тридцативосьмилетнего Джорджа недавно возвели в ранг полного профессора Отделения английской литературы и писательского мастерства, чем он обязан своему послужному списку и скромным-но-недурным публикациям. В годы, последовавшие за Маршей и Маршихоупом, у него состоялась пара полусерьезных романов (в маленьком Стратфорде возможностей завести интрижку меньше, чем в университетах штата — Тайдуотере и Маршихоупе — с их более многолюдными преподавательскими составами, штатами сотрудников и окрестным населением), каковые, однако ж, — подобно многоступенчатым ракетам НАСА, которые стартуют успешно, однако затем последние ступени их не срабатывают или еще почему-то не справляются с выводом полезного груза на орбиту, — кончались после одного-двух семестров пшиком. Смирившись, по крайней мере, на сексуальном фронте, с этим состоянием активной стерильности или стерильной активности, Дж. более или менее сжился и с мыслью о холостячестве, сколь ни скучал он по тому любовному товариществу, коим наслаждался, пока не скис его брак.
Затем наступил — нет, еще не 1968-й, — наступило лето 1966-го, когда Английское отделение СтратКолла, которому потребовался новый преподаватель Писательского Мастерства, взял на место доцента двадцатичетырехлетнюю Аманду Тодд: степень магистра искусств на писательских семинарах университета Джонса Хопкинса, в котором она и сама вела семинары для аспирантов — и настолько успешно, что, остепенившись, проработала там ассистентом еще год, напечатав с полдюжины стихотворений в солидных ежеквартальных изданиях, — начитанная, сметливая и красивая, она почти мгновенно полюбилась и студентам, и коллегам. Затем, в 1967-м, в конце октября этого года, двое — и только двое — стратфордских преподавателей, Джордж Ньюитт и Аманда Тодд, присоединились к пятидесяти тысячам других участников той направлявшейся от Чесапика к Вашингтону массовой демонстрации протеста против Войны во Вьетнаме, что вдохновила Нормана Мейлера на создание «Армии ночи». Они уже были к тому времени и близкими друзьями, и восхищавшимися друг дружкой коллегами, с уважением относившимися и к их разнородным музам, и к общим для них университетским обязанностям; двенадцать лет разницы и двухступенчатое различие в ученых званиях представлялись им, по мере того как они, семестр за семестром, узнавали друг дружку поближе, все менее важными. До осени 1967-го ничего по-настоящему «романтического» между ними не происходило: ленчи à deux, время от времени — поход в кино, на концерт или в студенческий театр; совместные разминки в университетском спортзале; игра в теннис — друг против дружки или в составе смешанных пар, преподавательских либо студенческих; байдарочные прогулки по Матаханноку, начинавшиеся от университетского лодочного причала, — во всем этом присутствовал, разумеется, несмотря на их взаимную сдержанность, и оттенок флирта: он как бы не видел упомянутых различий, она как бы не понимала, что за ней ухаживают. Однако прилив адреналина, испытанный обоими во время того октябрьского марша к Капитолию и Пентагону, — кружки семафорных «пацификов», скандирование многотысячной толпы («Эй, эй, Эл-Би-Джей, убей сегодня побольше детей!») и плакаты хиппи, призывавшие Америку «ЛЮБИТЬСЯ, А НЕ ВОЕВАТЬ!» — все это протолкнуло их за определенный порог, которого оба, впрочем, и не заметили. Уже на возвратном пути, добравшись в «фольксвагене»-«жуке» Дж. — вместе с караваном принадлежавших студентам Стратфорда машин — до границы округа Колумбия, где к ним присоединилась усталая компания менее организованны демонстрантов, профессор Ньюитт неожиданно для себя объявил всем им, что по дороге он и профессор Тодд, возможно, отстанут от них, чтобы поужинать.
