Вслед за разъяренной толпой шла торжественная процессия. Парнишку, которого Анна толкнула в воду, несли на руках. Мать шла рядом, гладила ноги ребенка и причитала:
— Тонино, золотце мое! Мальчик мой! Как тебя эта-а-а, у-у-ла-а о-о у-у-у!
Ее слова сливались в животное мычание. Другие женщины кивали в знак согласия, размахивали руками, выскакивали вперед и дубасили виновницу, стараясь ударить побольнее.
Полицейские нерешительно приблизились к процессии, делая странные знаки руками. Что же они медлят? К ним подскочил какой-то запыхавшийся горбун.
— Мы взяли ее! Эта г-г-нн-а-а у-у-а-а ма-а-эээ-ррр!
Вместо слов урод издавал звериное рычание. Полицейские изменились в лице.
Один из них виновато поглядел на Антонио и, встретив его умоляющий взгляд, приосанился. Он дал понять напарнику, что пора вмешаться, и схватил за руку одну из разъяренных фурий.
— Минуточку, минуточку… — неуверенно начал он.
Женщина даже не повернула головы. Тупая, неодолимая сила влекла ее вслед за толпой, из которой неслись непонятные выкрики. Шаркающие ноги вздымали клубы пыли, из разверстых ртов вылетало горячее зловонное дыхание. Полицейские дрогнули и отступили.
Толпа гнала Анну к старому замку, возвышавшемуся на окраине парка. Над подъемным мостом висела тесная железная клетка, когда-то в нее сажали преступников — на всеобщее поругание. Теперь она болталась на желтой стене, похожая на здоровую летучую мышь.
Около замка толпа поглотила Анну, потом клетка качнулась и поехала вниз. Ее движение приветствовали победным гиканьем. Минуту спустя канаты уже тянули клетку вверх: в ней на коленях стояла девушка в голубом. Она горько рыдала, вцепившись в прутья. Из толпы вверх угрожающе потянулись сотни рук. Люди бросали в нее кто чем.
Когда клетка поднялась над головами, старый скрипучий ворот не выдержал, жердь соскочила и канат заскользил вниз, увлекая в черную пучину рва плененную жертву. Клетка ударилась о стену на глубине нескольких метров; механизм со скрежетом остановился. Народ взвыл от нетерпения и бросился к перилам подъемного моста, жадно вглядываясь в глубину провала. Кто-то принялся плевать, перегнувшись через поручни.
Сверху отчетливо просматривались хрупкие, подрагивающие от рыданий плечи девушки, ее поникшая, растрепанная голова, на которую продолжали сыпаться песок, земля и камни.
— Посмотрите на нее! — рычали зрители. — Она не стрр-р у-у-у ы-ы-ы!
Они высоко поднимали Тонино; тот ничего не понимал и в страхе озирался по сторонам.
Антонио с трудом пробился к перилам и смог рассмотреть клетку.
— Анна! Анна! — позвал он. — Это я! Я здесь!
Он кричал и кричал, но она не слышала. Кто-то коснулся его плеча. Антонио обернулся и увидел пожилого господина, который глядел на него с горечью и состраданием.
— Не надо, — сказал человек. — Не делайте этого, прошу вас.
— Что? Что такое? — не понял Антонио.
Человек покачал головой и приложил палец к губам.
— Не надо, не кричите… Пусть уж она там… Здесь так жарко…
— А я? Я?.. — пробормотал Антонио и, оглядевшись, увидел жуткие морды вместо лиц. К их разговору начинали прислушиваться. Антонио быстро отошел от перил.
Солнце начинало садиться, но жара не спадала. Крики постепенно стихли. Люди стояли на мосту и негромко, но зловеще переговаривались. Блюстители порядка не решались вмешаться, они ходили взад-вперед чуть поодаль и, видимо, ждали, пока толпа не разойдется сама. Возможно, таково было распоряжение властей — во избежание беспорядков.
— Боже мой, как теперь быть? — бормотал Антонио, снова протискиваясь к перилам. Наконец он оказался у края, но в стороне от клетки.
— Анна! Анна! — позвал он.
Кто-то стукнул его по голове. Антонио отпрянул: за его спиной стоял верзила в майке.
— Как, ты опять здесь? — усмехнувшись, процедил верзила. — Я что, не го-о-ррр у-у-у?! — И все слова слились в один жуткий звук.
— Они вместе! Они заодно! Аресто-а-а ы-ы-ы м-м-м-м! — заорали со всех сторон.
— Он тоже? — тихо спросил кто-то.
— И он, — ответили ему.
Антонио попятился, но его схватили, скрутили руки и, перебросив через перила, подвесили на веревке над пропастью. В таком положении его протащили вдоль перил, а когда он оказался прямо над клеткой, отпустили. Антонио рухнул на пол, придавив Анне ногу, но Анна не шелохнулась. Над их головами ликующе завыла толпа. Дневной свет померк.
Антонио с трудом распутал веревку и обнял девушку за плечи. Под пальцами он ощутил липкую грязь. Анна сидела, не поднимая головы, и только твердила безжизненным голосом: «Мамочка, мама!» Потом она стала кашлять, сотрясаясь всем телом. Торжествующая толпа не унималась.
Позже, пресытившись зрелищем, палачи начали наконец расходиться. С пронзительным щебетом у стен замка закружили стрижи. В далекой казарме горн протрубил отбой. На пыльный город снизошел вечер.
На мосту появилась старуха с большим свертком.
— Тонино! Тонино! — победоносно выкрикивала она, указывая на свою ношу. Толпа расступилась.
Подойдя к перилам, старуха вынула из свертка ночной горшок и предъявила всем его содержимое.
— Это Тонино, Тонино, — повторяла она, кивая на горшок.
Потом перегнулась через поручни, прицелилась и со словами: «Она и этого не стоит», — вытряхнула горшок в клетку.
Экскременты шлепнулись Анне на плечи. Она не двинулась, не закричала. Только зашлась сухим, надрывным кашлем и никак не могла остановиться.
Толпу охватило минутное замешательство, но старуха злорадно посмеивалась. И, вторя ей, по мосту прокатился оглушительный хохот.
В наступившей затем тишине, где-то рядом с клеткой, замершей на земляном уступе, тихонько запел сверчок. Его трель звучала все ближе, громче.
И тогда сквозь прутья решетки, будто взывая о помощи, Анна протянула к нему маленькую дрожащую руку.
36
ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА
© Перевод. А. Киселева, 2010
Наступил вечер. Деревенька погрузилась в полудрему, из оврагов медленно поднимался туман, одиноко поквакивала лягушка. В такой час смиряются даже самые непокорные сердца. Небо ясное, вокруг царит необъяснимое спокойствие, пахнет дымом, просыпаются летучие мыши, в старых домах неслышно ступают привидения. И тут на крышу приходской церкви, стоящей на взгорке, садится летающая тарелка.
Местные жители давно разбрелись по домам, и никто не видел, как она стремительно спустилась с неба, застыла на мгновенье, производя непонятное жужжание, и мягко, словно голубка, села на крышу. С виду она напоминала гигантскую блестящую чечевицу. Из маленьких отверстий продолжал со свистом выходить пар. Затем все стихло, и тарелка застыла как вкопанная.
