Панкрашкин получил десять лет. Ему еще повезло – по статье сто второй Уголовного кодекса РСФСР «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах» суд мог бы влепить и все пятнадцать. Отягчающими обстоятельствами формально стали хулиганские побуждения, а на самом деле – разбитый нос и сорванный погон сержанта. Следователь, ведший дело, не терпел, когда с блюстителями закона обращались подобным образом, потому что сам по молодости лет, будучи оперативником, получил на задержании пулю в правое колено.
Панкрашкина жалели – испортил себе жизнь, можно сказать на старте, по полной дури или, если мягче, – по неудачному стечению обстоятельств.
Комсомольский секретарь института, прожженный карьерист и законченная сволочь, решил набрать себе очков на трагедии. На каждом курсе прошли собрания, посвященные тому, имеет ли человек, совершивший убийство, право на «высокое» звание врача – Панкрашкин сдал все, что было нужно, и имел полное право на получение диплома. Секретарь являлся на каждое собрание и толкал гневные речи, призывая народ голосовать за то, чтобы не давать убийце диплома.
Постепенно о Панкрашкине все забыли, забыли настолько, словно его никогда и не было...
– Павел Андреевич? – В голосе посетителя проскользнули какие-то странные нотки, не то приятельские, не то ироничные.
– Он самый, – буркнул Павел Андреевич, отрываясь от графика отпусков на следующий год.
График был для него вечной головной болью. Во-первых, никогда не удавалось составить его так, чтобы все были довольны. Во-вторых, все, кроме запойного алкаша Назарова, хотят уйти в отпуск летом, но если отпустить всех, то патологоанатомическое отделение придется закрывать. Куда, спрашивается, девать покойников? В-третьих, как ни бейся над графиком, его все равно придется переделывать: кто-то надолго заляжет в больницу, кто-то забеременеет, кто-то уволится... Геморроидальный геморрагический геморрой, вот что такое этот график отпусков. Да и всю работу заведующего патологоанатомическим отделением можно охарактеризовать точно так же.
– Я и смотрю – точно он!
Посетитель пододвинул к столу стул и сел на него, давая возможность Павлу Андреевичу рассмотреть себя как следует.
Мужик как мужик, примерно ровесник – хорошо за тридцать, совсем хорошо. Черная кожаная куртка, серый свитер крупной вязки, джинсы. Высокий лоб с далеко забежавшими залысинами, серо-голубые глаза, обычный, с чуть вздернутым кончиком нос, небольшой, едва заметный шрам над верхней губой.
И во всем этом облике – что-то неуловимо знакомое.
– Напомните, пожалуйста, где мы с вами встречались, – попросил Павел Андреевич.
– Ну, в первый раз мы встретились, подумать только, двадцать лет назад... – улыбнулся посетитель.
Улыбался он душевно, как говорится – «во все зубы». Зубы, кстати говоря, были белыми, ровными, явно не своими «родными».
– Двадцать лет назад? – переспросил Павел Андреевич и виновато добавил: – Извините, не припоминаю.
– Одна тысяча девятьсот восемьдесят третий год, конец июня, Большая Пироговская улица... Абитуренты подают документы... Ну, давай вспоминай!
– Неужели Панкрашкин? – скорее наугад предположил Павел Андреевич. – Юрка?
– Кому Юрка, а кому и Юрий Михайлович, – снова сверкнул зубами Панкрашкин. – Что, Паша, сильно я изменился?
– Сильно, – не стал кривить душой Павел Андреевич. – Я бы без подсказки не узнал...
– А ты вот какой был, такой и остался. Только в объеме увеличился раза в два, если не в три.
– Что поделать – работа сидячая, – развел руками Павел Андреевич.
– У начальников всегда работа сидячая, за них шестерки бегают. Как живешь, Паша?
– Ничего живу, – слегка приукрасил Павел Андреевич, в глубине души считавший себя неудачником с толком так и не сложившейся жизнью.
Карьера? Да какая к черту карьера?! Поднялся на ступеньку, стал заведующим патологоанатомического отделения, и все. Дальше он уже никуда не продвинется – в главные врачи с этой должности не берут, а если и берут, то по каким-то особым соображениям. Для продвижения по патологоанатомической линии нужна кандидатская диссертация, нужны зацепки, а ничего этого нет, да и не будет уже...
Семья? Разве это семья?! Это классический сюжет для комедийного сериала! Сварливая, глупая, жадная жена и ленивая, донельзя избалованная дочь. Только и слышно от них: «Дай денег!» и «Почему мы так живем?». Да потому, что вы обе дуры, поэтому вы так и живете!
– Я погляжу – не очень богато, – оценил Панкрашкин, оглядывая как Павла Андреевича, так и обстановку его кабинета. – На чем ездишь?
– На «Дэу».
– Бывает.
Снисходительное «бывает» немного покоробило Павла Андреевича, и он решил напомнить Панкрашкину о его прошлом:
– А ты как? Давно освободился?
– Четыре года как. – Панкрашкин ничуть не смутился. – От звонка до звонка свой червонец оттянул.
А уж гордости в его голосе было столько, словно он эти десять лет проработал в клинике Мэйо, Рочестер, штат Миннесота.
– Диплом получил?
– Получил! – Еще одна улыбка; тот, институтский, Панкрашкин не был таким улыбчивым. – Только вот беда – никак не соберусь интернатуру пройти. А без интернатуры мой диплом годится только на то, чтобы в сортире его повесить. Там он у меня, кстати говоря, и висит...
Через четверть часа обмена впечатлениями и сведениями об однокурсниках (странно, но Панкрашкин оказался осведомленнее Павла Андреевича), нежданный гость перешел к делу.
– Скажи мне Паша, как на духу, – прищурился он, – доволен ли ты своей жизнью? Чисто в материальном смысле этого слова.
– Какое уж там «доволен», – вздохнул Павел Андреевич. – Так, перебиваюсь с хлеба на квас. Жена в своей музыкальной школе получает гроши, а у дочери знаешь какие запросы? Меньше чем за три-четыре тысячи джинсы не наденет. Про все остальное и говорить не хочется...
– А денег нормальных хочется? Так, чтобы без особого риска?
– Ты что – добрым волшебником заделался? – невесело улыбнулся Павел Андреевич. – Или хочешь предложить мне ограбить банк?
– Ни то, ни другое, Паша! – в который уже раз улыбнулся Панкрашкин. – Я к тебе на работу хочу попроситься.
– Ты серьезно?
– Серьезней не бывает, – заверил гость.
– Но ты же сказал, что так и не прошел интернатуры...
– А на хрена санитару интернатура? Или, пока я срок мотал, законы изменились и теперь санитарить без интернатуры нельзя?
– Так ты – санитаром?!
– Санитаром. Мне эта работа знакома, я и на зоне санитаром был. Так что справлюсь, не переживай. И тебе помогу заработать...
Не вдаваясь в подробности, Панкрашкин объяснил удивленному Павлу Андреевичу, что из патологоанатомического отделения, в просторечии именуемого моргом, можно выкачивать столько денег, что им обоим хватит и «где надо смазать» останется. От Павла Андреевича требовалось одно – принять институтского приятеля на работу в свое отделение и не вмешиваться в его дела. За это Павлу Андреевичу гарантировался спокойный сон (по принципу «меньше знаешь – крепче спишь») и ежемесячные «субсидии», о размере которых Панкрашкин сказал кратко: «Доволен будешь».
