В личном фонде Павла Андреевича уже набралось немногим более семи тысяч долларов. Мечты о разводе из несбыточных постепенно переходили в разряд осуществимых. Как же здорово – дожить почти до сорока лет нищим, а потом вдруг совершенно неожиданно начать богатеть. Это даже лучше, чем родиться в состоятельном семействе. Контраст – он, знаете ли, обостряет чувства и увеличивает наслаждение.
Павел Андреевич опасался, что смена персонала пагубно отразится на дисциплине, но волновался он напрасно – дисциплина в отделении не ухудшилась, а даже улучшилась. Никому из новых сотрудников не приходилось ничего повторять дважды или напоминать. Сказано – значит должно быть сделано. Все были спокойны, вежливы, никто не прогуливал и не огрызался. Даня, молодой человек из санитаров «первого призыва», помимо должностных обязанностей взял на себя заботу об автомобиле заведующего. Причем совершенно бескорыстно, по принципу: «Что-то она у вас плохо с места берет, Павел Андреевич, и выхлоп черный. Дайте-ка ключи, я покопаюсь в ней на досуге. Что вы, какие деньги? Я же просто помочь хотел». Максимум, что требовалось от Павла Андреевича, это купить нужные запчасти.
Павел Андреевич начал следить за собой. Обновил гардероб (чеки выбрасывал на выходе из магазина, а дома называл куда меньшую цену); сославшись на то, что «работой просто завалили, раньше восьми не уйдешь», начал посещать фитнес-центр (живот ощутимо подобрался уже к концу первого месяца) и сменил парикмахера. Чем меньше волос на голове, тем тщательнее надо с ними обращаться, не «чик-чик» ножницами и «пожалуйста», а стричь вдумчиво и умело.
– Молодец! – смеялся Панкрашкин. – Мужаешь на глазах.
Панкрашкин, казалось, был всем доволен. Еще бы – фирма наращивала обороты, предлагая все более широкий ассортимент принадлежностей и услуг. Как-то раз Павел Андреевич от нечего делать заглянул в офис и, полистав толстенный альбом с фотографиями предлагаемых гробов, несказанно удивился их многообразию. В его дремучем представлении гробы делились на два разряда – подешевле и подороже.
Во вторник, накануне двадцать третьего февраля, Панкрашкин поздравил Павла Андреевича с наступающим мужским праздником.
– Мы оба в армии не служили, но это не значит, что мы должны оставаться без подарков, – сказал он, вручая Павлу Андреевичу пижонистую золоченую авторучку в футляре черного бархата.
– Спасибо. – Павел Андреевич отдарился заранее припасенной зажигалкой.
– Это еще не все. – Панкрашкин выложил на стол конверт.
– Ты же рассчитывался в этом месяце... – напомнил Павел Андреевич.
– Это прибавка. Твой персональный ежемесячный бонус за то, что ты закрываешь глаза на некоторые вещи.
– Какие именно вещи, Юра? – встревожился Павел Андреевич.
– В конце дня расскажу, – хохотнул Панкрашкин. – Даже если ты откажешься – первый бонус можешь считать подарком. Да ты загляни в конверт при мне, сделай старому другу удовольствие. Меня хлебом не корми, дай посмотреть, как люди радуются.
Павел Андреевич послушно заглянул в конверт.
– Пересчитай! – не то попросил, не то потребовал Панкрашкин.
Павел Андреевич пересчитал и ахнул. Три с половиной тысячи долларов – нехилый такой бонус.
– Это вдобавок к «гробовым». – Панкрашкин, судя по всему, остался доволен результатом. – Так что в целом ты можешь рассчитывать на шесть-семь тысяч в месяц.
– За что? – От волнения у Павла Андреевича пересохло во рту и язык приходилось с усилием отлеплять от неба.
– За то, что ты живешь сам и даешь жить другим, – Такой радушной улыбки Павлу Андреевичу еще не доводилось видеть. – За то, что ты хороший человек, с которым приятно иметь дело. За то, что мы – старые друзья. Да ты спрячь деньги-то.
– А если конкретнее? – не сдавался Павел Андреевич.
– Будет тебе конкретнее, – пообещал Панкрашкин. – Сегодня же вечером, чтобы ты не подумал чего не надо. Как народ разбежится, я приду и все тебе выложу, как у кума на исповеди.
Панкрашкин никогда не вспоминал зону, не демонстрировал каких-то лагерных привычек, говорил по-русски, а не по фене, но иногда проскальзывали в его речи словечки и даже целые выражения. Редко, но проскальзывали.
– Как тебе там жилось? – однажды поинтересовался Павел Андреевич.
– Терпимо, – ответил Панкрашкин, и тоном, и выражением лица давая понять Павлу Андреевичу, что развивать тему не стоит...
В половине пятого Панкрашкин открыл дверь кабинета и пригласил:
– Павел Андреевич, пойдемте в «мертвецкую».
На людях он неизменно обращался к заведующему по имени-отчеству и на «вы», соблюдая принятую субординацию.
В «мертвецкой», официально именовавшейся трупохранилищем, Панкрашкин начал экскурсию.
– Если ты возьмешь журнал приема и выдачи трупов и произведешь инвентаризацию, то обнаружишь, что сейчас в отделении находится на три трупа больше, чем должно быть. Такие вот излишки.
– Откуда? – Подобного Павел Андреевич не ожидал.
– Вот откуда – тебе знать не обязательно. Но не волнуйся, левый товар мы на столах не оставляем. Соображаем, что к чему. Вот, смотри сам.
Панкрашкин обошел большой металлический стол, на котором лежали три трупа, два мужских и один женский. Остановившись возле секции холодильника, он рукой поманил к себе застывшего на месте Павла Андреевича и, когда тот подошел, открыл дверцу и наполовину выдвинул оцинкованный поддон. По бокам поддон был снабжен колесиками и оттого двигался легко, не требуя приложения больших усилий.
Павел Андреевич взглянул, и ему стало плохо – закружилась голова, потемнело в глазах, ослабли ноги. Хорошо хоть Панкрашкин подхватил под руку и не дал упасть.
– Ты чего, Паш? Никак жмуров боишься?
– Последствий... боюсь, – прошептал Павел Андреевич.
Последствия и впрямь были устрашающими. На поддоне лежал мужчина средних лет, задушенный то ли гитарной струной, то ли тонкой, но крепкой проволокой. Сине-багровое лицо, черный вывалившийся язык, выпученные глаза, которые никто не озаботился закрыть. Мертвец словно дразнился, нет – глумился над Павлом Андреевичем. «Что, мужик, доволен?»
– Криминальный труп в патологоанатомическом отделении...
Патологоанатомические отделения имеют дело только с неразложившимися и «некриминальными» трупами, то есть с теми, чья ненасильственная смерть не вызывает никаких сомнений. «Криминальные» трупы хранят и вскрывают в судебно-медицинских моргах. Туда же отправляют и все трупы, начавшие разлагаться, поскольку разложение может маскировать насильственную причину смерти. Нахождение явно «криминального» трупа в патологоанатомическом отделении – это кранты.
– Он хоть оформлен как полагается? – В замешательстве Павел Андреевич задал совершенно идиотский вопрос и не замедлил получить по носу.
– Паша! Если при нем будут липовые направление, сопроводиловка и протокол осмотра – это что-то изменит? – Панкрашкин грубо встряхнул Павла Андреевича, словно призывая его очнуться.
