Посол покраснел.
– Я готов, – сказал он. – Ясперс прав, уже давно вы отбились от нас. Мы поделили человека пополам: мама взяла душу, а папа – тело.
– Ну, если ты бог, – разозлилась Зяблик, – то почему ты ни черта не видишь! Ты окружен спецслужбами!
– Это мое попустительство. Нельзя все знать. Иначе ничего не получится…
– Они хотят тебя уничтожить! – не унималась Зяблик. – Тебя можно уничтожить?
– Если они откажутся от бессмертия, я им все прощу, дам вечную жизнь. Нам сверху строго приказали: налагайте на крепостных своих людей всякие работы, взимайте с их оброк и требуйте отправления личных повинностей с тем только, чтобы они не претерпели через сие полное взаимное уничтожение и не становились бессмертными… А они становятся…
Зяблик взяла Посла за руку:
– Ну, как же ты, милый, всю эту хренотень допустил!
Папочка, ну разве так можно!
Мы с Акимудом взяли Зяблика за ноги и за руки и потащили на двуспальную кровать.
– Вы лизали кому-нибудь жопу? – орал Акимуд. – Я – вот! – лизал!
Зяблик хохотала и кричала:
– Мне щекотно!
Пьяная, она оттрахала нас вдвоем во все дыры, всхлипнула, перднула половым органом от наплыва впечатлений и провалилась в сон… Мы просидели с Акимудом до утра, глядя в туманное окно, преисполненные нежности друг к другу.
– Ну, вот, мы с тобой – молочные братья, – сказал голый Акимуд и крепко пожал мне руку.
Часть третья
Самозванец поневоле
077.0
Наконец, к ночи приехали. Вылезли на главной площади, поглазели на памятник Ленину, зашли в гостиницу, сняли люкс и пошли в ночной клуб. В ночном клубе съели бифштекс с грибами, выпили водки и пошли в бар смотреть, как живут люди. Они зажигали; вовлекли нас в свою компанию, было очень тепло и душевно, незаметно началась драка. Послу дали по морде, разбили губу, объяснили, что он не так пляшет. Мы с Зябликом, как могли, защищали Посла, нас тоже побили, пришла полиция, хотели нас забрать, но Посол показал свою дипломатическую карточку – от нас отстали, мы стали плясать дальше, девчонки вешались на нас, целовались, задирали юбки, все дико кричали, но музыка была сильнее нас.
Под утро Посол пригласил всех танцующих к нам в номер продолжать веселье. В гостиницу нас всех не пропустили – кто-то предложил ехать в сауну, поехали в сауну, накупили водки, включили громкую музыку, девчонки прыгали в сауне по диванам, разбрасывая вокруг себя одежду, орали, парились, бросались с визгами в ледяной бассейн – заснули мы все вместе вперемежку на полу.
Утром в сауну нагрянул губернатор, коротко стриженный, с волевым квадратным лицом, с чиновниками, цветами и шампанским. Мы стали опохмеляться. Ели горячий супчик, жевали квашеную капусту, капали на пол рассолом – вышли мы все на главную площадь: губернатор, девки, непонятные люди, чиновники, а там народу видимо-невидимо и памятник Ленину.
Как увидел народ Посла, бледнолицего от выпитой водки, так и встал – от мала до велика – на колени, рухнул головой в снег. Замер народ. Посол стоял в волчьей шапке-ушанке, в растегнутой шубе и дико озирался. Последним упал на колени сам губернатор, моложавый мужчина с опытными глазами. Посол молча ждал, что будет дальше.
Из толпы упавшего на колени народа выделился старик – лет девяноста, с картузом в руке. Он встал с колен и издалека пошел на нас, наступая на согнутых людей. Подойдя к Послу, он снова упал на колени и закричал протяжно:
– Батюшка ты наш!
Посол не вымолвил ни слова. Губернатор подполз к старику на коленях и тоже крикнул:
– Батюшка ты наш!
Направо от нас сверкала куполами церковь. Был холодный солнечный день.
– Батюшка ты наш! – вновь прокричал губернатор.
– Батюшка!.. – подхватил народ.
– Мы пришли поклониться тебе, – продолжал губернатор. – Мы знаем, кто ты есть – ты наш царь!
– Царь!.. – ухнула площадь.
– День начался неплохо, – шепнула мне на ухо Зяблик.
Стоящие вокруг площади, как живая изгородь, омоновцы и просто городские полицейские тоже рухнули на колени с дикими, просветленными лицами. Быстрые руки народа схватили Посла и водрузили его на пьедестал, рядом с каменным Лениным. Церковь ударила в набат – когда звуки набата закончились, народ поднял голову и посмотрел на Посла.
Посол подумал и сказал твердым голосом:
– Братья и сестры, я знал наверняка, что вы не подведете меня!
Площадь ответила на эти слова утробным воем радости и векового облегчения. Грянул гимн:
– Боже, царя храни…
– Хорошие слова, – одобрила Зяблик.
Внезапно, после гимна, на площади появились девушки в белых дубленках и белых кружевных платках. Они принялись раздавать страждущим бесплатно бутылки водки. Начался всенародный праздник. Губернатор пригласил Посла в здание городской Думы на главной площади – площади Ленина.
– Как ты относишься к Ленину? – спросила Зяблик Посла.
– Отстань, – огрызнулся Акимуд.
В Думе все уже было накрыто. Столы ломились от разносолов. Огромные осетры, как птицы, носились в воздухе. Губернатор склонился к царю:
– Ко мне прибегают ночью помощники из трактира «Золотой ярлык», будят, говорят, приехал к нам в город человек, очень похожий на царя.
– Как называется ваш город? – спросил Акимуд.
– Великие Помочи, батюшка, – молвил губернатор. – Один из самых старых городов на Руси. Святой город! Имеются иконы Андрея Рублева. Возьми меня в услужение. Буду преданным рабом твоим, батюшка.
Почетные граждане города плакали от переполнявших их чувств. Все превратилось в демонстрацию любви к русскому царю.
Неожиданно среди гостей появился Куроедов.
– Можно тебя на минуточку? – прошептал он Зяблику.
– Ты меня любишь? – поинтересовалась Зяблик.
– Прекрати! Ты что, решила свергнуть конституционный строй?
– Брошенный мужчина не может быть тайным агентом, – жестоко ответила Зяблик.
078.0
<ТЕОМАХИЯ>
Вернувшись в гостиницу, в номер, заваленный букетами цветов и подарками, Акимуд затосковал. В нем словно проснулся какой-то недуг. Зяблик всполошилась. На желто-коричневом, холмистом диване он лежал, вялый и бледный. Он жестом попросил задернуть занавески нашего номера люкс.
– Что с тобой? – не унималась Зяблик.
Акимуд мутным взглядом посмотрел на меня:
– Ты пойдешь со мной в Ливан за кедровым лесом?
Мы с Зябликом переглянулись.
– Я – создатель колеса, – кивнул нам Посол. – Раньше люди росли под землей, как трава. Проделаешь мотыгой дыру в земле – оттуда лезут люди.
