Наконец, появилась книга, которая стала формулой поколения. Их десять, но кажется, что писал один и тот же человек, одно до завтрака, другое после обеда, путешествуя от сюжета к сюжету, натыкаясь на жестокость века, на Чечню и дедовщину, на мнительных самоубийц, женские подолы и тоскливое вытье соплеменников. Всем надоела «чернуха» постмодерна, но они принесли свою собственную, свежую, крепко пахнущую «чернуху» искренних, но не слишком образованных рассказчиков, которые в предисловии своего составителя, Козлова-Радищева, гордятся, что не видят разницы между патриотами и демократами, советским и антисоветским. Да, не видят, потому что это – слепые люди, нашли, чем гордиться! Их – десять, хотя имя им – легион, имена их известны, не стоит перечислять.
В этой книге мне больше всего понравилась обложка, и даже не обложка, а увеличенный фрагмент десятирублевой купюры, которой мы пользуемся каждый день, не замечая, что изображено. А ведь помимо известной ГРЭС здесь в правом углу выросла кудрявая береза с отломившимся нижним сучком, а рядом с ней встала стройная елочка – новогоднее изделие, но без игрушек. Неизвестный мастер отдал свою душу любви к родине, нас призвал к нежности, и через купюру в нас входит благодать, а мы, теребя в руке деньги, даже не подозреваем, откуда мы этот любовный заряд получаем.
Десятка – деньги медные, и тексты, собранные под ней, вполне соответствуют ее номиналу. Откуда такая скромность? Даже если иметь в виду, что десятка равна числу наших модных, вполне еще молодых писателей, собравших свою прозу в книге, то лучше бы они оценили себя в долларах или в фунтах – то же не бог весть что, но для них, обладателей разных премий, так было бы престижнее. Тем не менее в группе участников победила любовь к березам.
Впрочем, не только. Есть и другие победы. «Десятка» – игра сборной команды без вратаря. Мячи забивают самим себе, а думают – бьют в чужие ворота. На общем фоне выделяется один, но не сам Козлов-Радищев, искрометный байкоплет, а Самсон-Самсон, который, кажется, умеет играть, но и тот склоняется к отсебятине, несется напролом со своими скромными размышлениями.
Начиная с середины XVIII века у нас никогда не было столь долгой паузы в литературной традиции. Вот – наступила. В ней никто не повинен. И наши славные игроки в том числе. Пусть бегают по полю, если нет других. Пусть забивают голы в свои ворота. Пусть им за эти голы дают премии. Пусть себе пишут. Читатель с интересом следит за их беготней. Разве это не успех?
127.0
<НА ПОРОГЕ ВОЙНЫ>
Наступил критический момент. Мы на пороге войны. Взлетают истребители, ревут танки – куда лететь, в кого стрелять? Спецназ штурмует посольство Акимуд и находит там одних белых мышей. А где любовная линия? Не до любви.
У самовара я и моя Маша. Чаепитие в Мытищах. Простая семья, родители Зяблика, Марья Васильевна и Валерий Давлатович перед телевизором.
– Маша, смотри, война! – сказал Валерий Давлатович.
– Вижу, не слепая! – огрызнулась Марья Васильевна.
128.0
<МОНЕТКА>
Зяблик проснулась в камере под утро, вся побитая. Подошла к зеркалу. «Ну, и рожа! Сука ты, Самсон-Самсон!» На полу валялась золотая монетка. Зяблик наклонилась, взяла ее в руку. Монетка сверкнула в ладошке. Зяблик поняла, что она все может. Она направила луч монетки на дверь камеры. Дверь распахнулась со скрипом. Зяблик вышла в коридор. Воняло хлоркой. Спустилась вниз. Охранники смотрели на нее, но не останавливали. Она вышла за двери тюрьмы и стала ловить такси на улице.
– Вам куда?
– В Генштаб.
Направляя луч монетки на здание Генштаба, Зяблик вошла в большой дом.
– Где у вас тут начальник Генштаба? – спросила она у солдата.
Солдат вызвался ее проводить до дверей приемной. Она вошла в приемную. За столом сидела молодая красивая девушка с мясистым лицом.
– Девушка, – сказала Зяблик, – мне нужно к начальнику.
– Проходите, пожалуйста, – любезно сказала секретарша.
Зяблик толкнула дверь. Вошла. Генерал смотрел телевизор. Новости дня. Сочи разбомблен. Зяблик остановилась перед телевизором, посмотрела на экран. Она не узнала курортного города… Российские бомбардировщики летели над океаном. Она бомбили какой-то остров. Зяблик возмутилась, повернувшись к генералу:
– Ну, что вы бомбите! Это же не Акимуды!
– Кто вам сказал, что это не Акимуды! – парировал генерал.
– Генерал, – усмехнулась Зяблик, – ну, как вам не стыдно! Остановите войну!
– Что???
– Остановите войну, генерал! – заорала на него Зяб лик.
Она направила на него луч золотой монетки.
– Понял, – сказал генерал.
– Какой вы понятливый! – засмеялась Зяблик.
– Хотите чай или кофе?
– Сначала остановите войну!
Генерал снял трубку:
– Приказываю остановить военные действия!
Зяблик села в кресло:
– Я, пожалуй, кофе со сливками. Сколько погибло народу в Сочи?
– Тысяч двадцать, – сказал генерал.
– Я думала больше. – Зяблик улыбнулась генералу.
– Все хорошо, – сказал генерал, – но боюсь, что наши спецслужбы больше не будут вам доверять.
– Ну и хуй с ними, – зевнула Зяблик. – Вызовите мне машину. Поеду я спать!
В машине она подумала: что-то я все больше погружаюсь в мистицизм, чувствую себя замученным зябликом. Она приоткрыла окно и выбросила золотую монетку на радужную, мокрую от дождя мостовую.
129.0
<ВЕЩИЙ СОН>
В ту же ночь на Студенческой улице Зяблик видела вещий сон. Сергий Радонежский сказал:
– Генерал не смог остановить войну.
– Что же мне делать? – испугалась Зяблик.
Святой Сергий сказал:
– Я советую тебе встретиться с сестрой, но предупреждаю, что Лизавета отобьет у тебя Посла.
– Да ладно!
Сергий Радонежский ничего не сказал.
Зяблик села в калужскую электричку и поехала. У ворот в монастырь она поругалась с молодым служкой из-за его придирок к прозрачности ее юбки.
– У тебя глаза видят то, что не надо!
Она пообещала нажаловаться на него Патриарху всея Руси:
– Я сейчас позвоню ему по мобильному телефону!
Служка испугался и попросил ее не звонить. Она пошла на высоких каблуках по дорожке среди оранжевых ноготков (лат. Caléndula officinális). Она любила дорогую итальянскую обувь. В мастерской храма она встретилась со своей сестрой, которая была старше ее на пятнадцать минут, девственницей Лизаветой, которая реставрирует иконы.
