- И ты хотел бы кросс в свою честь?
- Ты когда-нибудь любила меня?
- Я любила тебя, - убежденно ответила я.
- А теперь?
- Что делать, если ты умер...
- А я с новой силой тебя полюбил... Я только и думаю о тебе... Я так истосковался, что все время рвался к тебе, но я боялся тебя испугать, но когда ты побежала по полю, я подумал, что ты бесстрашная, и позволил себе...
- Да, - вздохнула я. - Лучше бы я не бегала!
- Как ты красиво бежала!.. Я больше не могу без тебя!
- Страсти какие! - несмело хихикнула я. - Влюбленный призрак!
- Ирочка... Разве ты не видишь? Я изнываю, я хочу тебя!
- Ну, вот! - огорчилась я. - Вели философский разговор, о метафизике и прочих вещах, и что? Все кончается пошло и банально.
Он закусил губу.
- Ну, если это сильнее меня! - вскричал он. - Ирочка! Заклинаю тебя нашей земной любовью: отдайся мне!.. Ну, хотя бы разочек...
Я просто охуела. Я говорю:
- Ты с ума спятил? Кому я буду отдаваться? Ведь тебя даже, по совести сказать, нет. Так, одна фикция...
Он возражает, полный дрожи в голосе:
- У меня серьезные намерения. Я готов жениться. Ты - моя! Я не понимал этого раньше, но теперь это ясно как день. Пока не наслажусь тобой, пока не утолю свою страсть, я буду маяться и слоняться никчемной фигурой страдания. Ну, пожалуйста...
Я говорю:
- Очень интересно. Как ты себе это представляешь? Я, извини, этими штуками не занимаюсь. Это что? Это, кажется, некрофилией называется, да? Я с трупами не сплю!
А он говорит:
- А я не труп!
- Ну, все равно! Ты - не живой, не настоящий!
- Да я, - обижается, - в некотором роде более настоящий, чем ты!
- Вот, - говорю, - и возвращайся туда, к более настоящим, и делай с ними, что хочешь, а меня не трожь!
- Значит, так? На поле ты могла подставляться, а мне, твоему кавалеру и жертве, отказываешь?
- Послушай! Не приставай ко мне! Нет, это ж надо такое! Ты хочешь, чтобы я умерла от разрыва сердца?!
- Я буду нежный... - прошептал Леонардик.
- Срать я хотела на твою нежность!
Все мое спокойствие испарилось. Я жутко разволновалась. Что делать? Заорать? Но ощущаю во внутренностях предательское безволие. Знаю: лучше не сопротивляться. Так напугает, что и в самом деле помру. Не перевести ли лучше в сферу добровольно-принудительного согласия? По опыту знаю, но при чем тут опыт? Ксюша, милая, ты представляешь себе? Такого у меня еще не бывало!
А он, паскуда, смотрит на меня и, конечно, мысли мои, как с листа бумаги, читает. Ты, говорит, все равно никуда не денешься, все равно - моя.
И встает с диванчика в возбужденном и трепетном состоянии.
Я говорю:
- Ты о Боге подумай!
А он молча бредет на меня.
- Ты брось... Такие заходы... Остановись! Стой!
А он приближается. Я схватила с тумбочки стакан и в него - хуяк! - прямо в голову и не поняла, что произошло, но угодила в зеркало. Бац! Зеркало вдребезги. Дыра-звезда. Тут я совсем оробела.
- Я, - говорю, - из-за тебя зеркало разбила! А он опять за свое:
- Ты на поле кому собиралась дать? Не боялась? А здесь боишься?
- Так на поле, - я чуть не плачу, - я за святое дело бегала, а тут что? Какая-то твоя посмертная похоть...
- Дура! Я женюсь на тебе!
- И что дальше?
- Будем не расставаться!
- Не подходи ближе! Не подходи!
А он сел на край кровати, в ногах, и говорит:
- Неужели ты думаешь, что тебе со мной плохо будет?
- Знаешь что!.. Философия твоя вся гнилая: ты потому такой пессимизм развел, чтобы мне от тоски в любые, даже ТВОИ объятья броситься, как в петлю! Я теперь понимаю...
- Неправда... Хочу тебя... - бредит.
- Ладно-ладно! Не ты один!
- Мы с тобой неразделимое целое, Жанна!
- Что? Какая Жанна? Вздор! Теперь я Жанна и еще невесть кто, а как трахнешь меня - опять за говно держать будешь! Знаю! Нетушки!
А он заявляет:
- Если будешь сопротивляться, я тебя придушу подушкой. Я сильный!
Посмотрела я на него. Он действительно сильный. Куда сильнее, чем был при жизни. Жилистый такой... Действительно, думаю, придушит... Что делать? Я говорю:
- Как тебе не стыдно? Пришел к больной женщине. Обещал ухаживать... У меня горло болит...
- Жанна, любимая!.. Я тебя так буду любить, что ты про горло думать забудешь!
- Не преувеличиваешь ли ты, - сомневаюсь, - свои возможности ?
- Сейчас, - говорит, - увидишь, - и клубный пиджак расстегивает.
- Погоди-погоди! Не спеши! Ты меня не соблазняй, понял? Все равно не соблазнишь! Я боюсь тебя, понял? Боюсь!!!
Он положил руку на одеяло со своими отвратительными ногтями и сквозь одеяло начинает мне ногу гладить, гладит, гладит, у меня глаза чуть из орбит не вылазят, а рука все выше, выше, выше. Смотрю: он уже лобок начинает гладить. Я говорю:
- Все равно ты меня не заведешь. Я с мертвыми не сплю!
А он ласкает меня и отвечает:
- Никакой я тебе, повторяю, не мертвый, а даже теплое существо. Потрогай руку.
И руку жилистую ко мне протягивает. Я невольно отдернулась.
- Вот еще! Руку щупать! Отчего это ты теплый? Может, снова ожил, а?
Он загадочно отвечает:
- Может...
То есть темнит, но я-то вижу, что он не человек, а кто-то другой, хотя руки теплые.
- А почему ногти у тебя такие? - задаю коварный вопрос.
- С ногтями, - говорит, - извини, ничего не поделаешь...
Ну, значит, не человек!
- Ты что, Леонардик, насильничать собрался? Не трожь меня!
А он:
- Ты меня убила.
А я:
- Так ты меня за это уже простил! Ты какой-то непоследовательный!
- Меня, - отвечает, - от желания распирает, а ты - про последовательность!..
Ну, что с ним делать? Вижу - не слажу. Я даже оттолкнуть его боюсь...
А он сидел, сидел - да как бросится! К лицу припал, к губам прижался, свой скверный язык мне сквозь зубы пропихивает, а руками за шею схватился, будто обнимает. Я стала дергаться, туда-сюда по кровати ногами ходить, теряя носки, только смотрю, он одеяло отбросил и рубашку мою к шее закручивает, за груди хватается, за ноги ловит. Я тогда, как уж, вывернулась, пусть лучше со спины, думаю, чтоб не видеть, ничком лежу и ноги не зажимаю, не то, думаю, он меня там всю разворотит и будут разрывы, и бормочу:
