Как-то раз в СМИ прошла информация, подслушанная одним небезызвестным человеком за тяжелыми кулисами: Александра Андреевича в Кремле всерьез рассматривали в качестве возможного преемника Путина.
Это безусловно анекдот, хоть и имеющий отношение к реальности. Но даже в качестве анекдота эта история показывает, насколько неразвиты элементарные представления о реальности у людей, облеченных властью.
Проханов никогда и ни за что не будет управлять ничем большим, чем редакция газеты.
При всем своем неудержимом милитаризме Проханов — человек добрый, воспитанный в лоне русской, пресыщенной гуманистическим пафосом классики и всерьез думающий о будущем своей бессмертной души.
В то время как путь правителя России, тем более будущего нашего правителя, — это путь если не в ад, то по горячей кромке ада, где чумной жар опаляет волосы и плоть. Всякий истинный художник понимает, что это такое. А Проханов — истинный художник, что бы там ни говорили о нем.
Однако ж сегодня Александр Андреевич Проханов сам попал на теплоход «Иосиф Бродский», который в его одноименном романе везет нетопырей и недотыкомок, облеченных властью. Ходит среди них — большой, надменный, спокойный.
Скоро, предчувствую, скоро, тихо матерясь и уповая на первую маленькую холодную звезду, Александр Андреевич спустит шлюпку за борт и отчалит.
Будет зябко, и муторно, и тихий туман вокруг…
Проханов всегда хотел быть участником большого проекта. Он упоенно мечтал взрастить вождя и спасителя Империи. Делал ставку на всякого, кто отдаленно напоминал желаемый образ, и шел рядом, пока был смысл.
Но каждый раз оставался одиночкой. И останется и в этот раз. Судьба.
2007
Преодоление декаданса
Критики власти часто утверждают, что российские политические элиты — порождение фантазии Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Сложно не согласиться с этим, видя тяжелые розовые лица и слушая деревянные речи странных людей из телевизора, персонифицирующих нашу власть.
На этом фоне Владислав Сурков смотрится несколько странно и, несомненно, более выигрышно. Он явно не из той оперы, вернее сказать, не из этой литературы.
Откуда же он? — задумывался я несколько раз.
Ответ пришел легко — во время прочтения нашумевшей статьи Владислава Суркова «Национализация будущего». Там среди прочего Сурков обронил слово «декаданс», обозначив им жизненный настрой тех групп людей, что разуверились в будущем России.
И сразу стало все понятно.
Сам Владислав Сурков — несомненно родом из декаданса. Русского или, скажем, французского — не важно. Остановимся на русском, просто по факту написания этих строк на русском языке.
Тут есть совершенно очевидные параллели: четвертый человек в Кремле, как известно, сотрудничал с братьями Самойловыми (поп-группа «Агата Кристи») и даже записал с ними альбом своих песен. Владислав Юрьевич у нас поет и сочиняет, если кто не знал.
Самойловы — самые отвязные декаденты нашего времени, со своей мрачной эстетикой умирания, размытыми красками мира, тотальным упадочничеством и прочими атрибутами того, что породило, к примеру, русский символизм в конце XIX века.
К тому же один из альбомов «Агаты…» так и назывался — «Декаdance». В том смысле, что тоска у нас все та же, что в начале прошлого века, но теперь мы еще и танцуем при этом.
Тексты Владислава Суркова — явное декадентство: «Светел ли твой свет? / Мрачен ли твой мрак? / Не вспоминай ответ, / Это я так… / Так ли твоя месть / Алчна, как в те дни? / Не говори мне, здесь / Мы не одни… / Дети среди ржи. / Смех на краю сна. / Даже в моей глуши / Ты мне слышна…»
Сурков отдаленно напоминает трагический типаж, сформировавшийся в начале ХХ века: некий юноша, посещавший в юности «Башню» Вячеслава Иванова, литературные среды у Мережковского и Гиппиус, веселые концерты футуристов, потом, в годы Гражданской войны, неожиданно объявляется в кожаной куртке в гулких коридорах Кремля. Безжалостный и беспощадный, как вылитый в черном металле апофеоз русского бунта, который в определенной, наивысшей точке превращается в свою противоположность — полное омертвение живой ткани.
Где он провел эти странные годы, между последним посещением литературных сред и нежданным появлением на вершине власти, — не совсем ясно, да и не важно.
Основная черта этого типа — стремление к декадансу и преодоление декаданса. Я, конечно же, говорю о внешнем преодолении.
Говорят, что Сурков учился в Московском институте культуры и бросил его. Говорят, что он выступал в качестве литературного обработчика всевозможной романной беллетристики. Не важно, правда ли это. Важна суть: появление подобных слухов неизменно имеет под собой почву. Хоть какую-то. Никто не будет подобные слухи распускать о любом другом жителе Кремля. Не те типажи.
Сурков — иной.
Что-то почти невыносимое вечно раскалывает этот тип людей: с одной стороны, они всегда презирают всевозможную богему, вялых поэтов со слабым рукопожатием, поэтические томления и рефлексии; с другой — их мучительно тянет в сообщество людей культуры, привлекает терпкий вкус тления, сладостное и столь точно формулируемое — хоть в музыке, хоть в поэзии — ощущение распада.
Быть может, на этом фоне они особенно остро чувствуют свою ледяную волю, свое, видите ли, право на власть и на все дела, сопутствующие внедрению повсеместного — в их понимании — порядка.
Ну и, конечно же, к самому понятию «декаданс» они относятся крайне негативно. И декларируют это…
Однажды мне довелось встречаться с Владиславом Сурковым в Кремле. В составе группы российских писателей.
У Суркова мягкие движения и улыбающиеся глаза, которые смотрят собеседнику в переносицу, от чего возникает ощущение, что он видит и тебя, и то, что у тебя за спиной. За три часа общения я ни разу не смог перехватить его взгляд глаза в глаза.
Притом что, повторяю, он всегда смотрит на тебя.
От него исходит ощущение и некоего странного надлома, и — одновременно — физической силы. В «желтой» прессе писали, что Сурков всерьез занимался искусством рукопашного боя и на исходе жизни «закостеневшего» СССР попал в «Менатеп» в качестве охранника первого лица — Михаила Ходорковского. Наверное, это неправда.
Но ведь и эта ложь концептуальна.
У телохранителя, утверждает пресса, довольно быстро обнаружились иные таланты — в области PR. И они, как показывает развитие событий, были востребованы и в «Менатепе», и — чуть позже — в Кремле.
Сурков, что ныне известно всем, является определяющей фигурой российского политического пиара. А в силу того что сегодня пиар подменяет идеологию, можно сказать, что Сурков — главный российский идеолог. Человек, пришедший на смену иосифлянину Филофею («Москва — Третий Рим») и министру народного просвещения графу Уварову («Православие, самодержавие, народность»). Он должен сформулировать нашу национальную идентичность, а то она у нас куда-то завалилась.
