Затылки блатных были напряжены, к тому же в их сторону косилось несколько посетителей, сидевших поблизости.
«Они, конечно», — догадался я, но ничего делать не стал.
— Мы встретимся с вами потом! — громко говорил кавказец, обращаясь при этом в никуда, словно ко всем одновременно; и суть его слов, в общем, сводилась к запоздалой попытке не уронить достоинство. — Мы подъедем завтра и поговорим! — обещал он с акцентом.
Подойдя, я взял его за локоть и ощутимо дернул к выходу:
— Давай, на улице поговоришь…
Он для виду немного придержал руку, но я подобные жесты определяю и отличаю легко: есть ли намерения упрямиться тупо или можно эти намерения обломать.
— Давай-давай, — подтолкнул я его в плечо.
— А почему я? — не слишком уверенно возмущался кавказец; вслед за ним потянулись две его девушки, обе нерусские, испуганные.
— Иди-иди… — сказал я, слыша в голосе своем ту самую ненаигранную усталость, которая, знаю, иногда действует на людей лучше, чем дурной окрик.
Выйдя из зала, кавказец сразу смолк и, похоже, сам был доволен, что все так закончилось, бескровно.
— Чего случилось? — спросил я у Вадика, проводив кавказца и вернувшись к бару. Вадик обычно в курсе, видит все из-за своей стойки.
— Эти, с Дизелем… кто-то из его ребят стул выбил из-под кавказца. Ногой, когда мимо проходил. Кавказец привстал, что ли, в это время…
«Ну и ладно… — подумал я о произошедшем, — и ладно».
Отходя от барной стойки, я столкнулся лицом к лицу с одним из спутников Дизеля, и тот, показалось мне, хмыкнул победительно.
«Какой поганый…» — подумал я, дрогнув плечами. У этого типа были глаза маньяка, белесые и тупые, обветренные скулы с блондинистой щетиной, плохие зубы, узкий лоб.
Стриптиз мне смотреть расхотелось.
Мы вышли с Молотком на улицу — я покурить, он подышать воздухом.
Из клуба выскочили двое потных парней, у одного рубашка расстегнута до пупка, второй — весь красный и масляный, словно со сковороды. Они явно собирались подраться. Разговор их, как всегда бывает в подобных случаях, был совершенно бессмысленным.
— И чего ты хочешь?
— Да мне по фигу, понял?
— Ты ответишь, клянусь.
— Не проклянись…
— Нет, чего тебе надо, а?
Мы с Молотком подошли к ним, встали рядом. Они все повторяли свои заклинания, кривя пьяные, с красными губами, рты и сжимая кулаки.
— Подраться хотите? — спросил я. — Вон идите за кусты и деритесь, нечего тут маячить.
Они все стояли друг против друга, изображая, что не заметили меня.
— Я кому сказал? — спросил я на два тона выше.
Тот, что в расстегнутой рубахе, не выдержал характера и с брезгливым выражением лица шмыгнул в клуб. Второй поворотился спиною к нам, закурил, шумно выдыхая дым. Дым плыл в свете фонаря, медленный. Накрапывал дождичек, еле заметный, на исходе.
Самое дурное время в клубе — после часа ночи. Сейчас начнут делить девушек, случайно задевать друг друга плечами и прочие глупости выяснять. До четырех утра это будет продолжаться. Последний час, все уже усталые и медленно разъезжаются, не прощаясь с нами, вообще нас не видя, глядя в пол, иные — пошатываясь и еле ворочая мутными глазами. Без пятнадцати пять в клубе почти никого нет — два-три человека, очень вялые. Обычно, я заметил, у них нет денег на такси, и они медленно и безропотно идут в ночной город, когда мы их выпроваживаем.
Посмеиваясь, мы вернулись за свою стойку. Молоток потягивался, хрустя сильными костями. Куртка на его спине натягивалась, когда он вытягивал руки вперед.
Мимо нас на улицу выбежала девушка, я не успел рассмотреть ее лица. Со спины она показалась знакомой.
— Это, что ли, Вадика подруга? — спросил я у Молотка.
Молоток кивнул.
— А когда она пришла, я не видел?
— А ты со Львом Борисычем бродил…
— Чего это она?
Молоток пожал плечами.
Девушка, похоже, была взволнована. Она добежала до такси — таксеры всегда в некотором отдалении паркуются, мы их отгоняем от клуба, чтоб не мешали ставить свои авто посетителям.
— Сумочку забыла, — догадался Молоток, когда девушка быстрым шагом опять направилась в клуб.
«С Вадиком, верно, поругалась», — едва успел подумать я, как сам Вадик — лицо в розовых пятнах — выбежал в фойе и остановился, ожидая подругу.
— Где моя сумочка? — спросила она сдавленным голосом, зайдя с улицы.
— У него, — ответил он.
— И что?
Вадик смотрел неотрывно, словно пытаясь прочесть ответ на вопрос у нее на лице.
Ответ пришел сам, открыв дверь в фойе плечом, — тот самый белесый тип с плохими зубами. В руках у него болталась женская сумочка.
— Ты что убежала? — спросил он у девушки, игнорируя всех находящихся в фойе.
Она отвернулась в сторону, глядя куда-то сквозь стекло, на машины, ожидая, что Вадик как-то разрешит проблему.
Вадик молчал, поводя плавающим, не цепляющимся ни за что взглядом: он не видел ни этого типа с сумочкой, ни нас, ни подружки своей.
Мне не хотелось ввязываться, но я сказал:
— Отдай ей сумочку.
— Пойдем в клуб, ты, — белесый тип, пройдя мимо Вадика и не ответив мне, потянул девушку за локоть. — Чего ты ломаешься, бля…
— Дружок, я с тобой разговариваю, — окликнул я его. — Отдай ей сумочку.
— Я тебе не дружок, — ответил он, не оборачиваясь. Голос его был нехорошо спокоен. Отвечающий таким голосом может развернуться и ударить коротким ударом в лицо тому, кто спросил.
— Ты мне вообще никто, — ответил я. — Сумочку отдай — и иди отдыхай с друзьями.
— У нас тут свои отношения, кто тебя зовет? — тип наконец обернулся ко мне, вид у него был совсем неприветливый. — Я эту девушку знаю… давно. И я с ней общаюсь, — он медленно, почти мучительно цедил слова, словно они получались у него с трудом. — Ты тут кто? Полиция нравов? Тебе не объяснили твои обязанности?
— Мои обязанности тебя не волнуют, — ответил я. — Сумочка не твоя, даже если ты делил с девушкой один горшок в детском садике. Отдай сумочку, и общайтесь дальше.
Тип помолчал, улыбаясь. Выдержав паузу, показавшую, что он не меня послушал, а принял самочинное решение, ответил:
— Я отдам, а ты не суйся больше.
Тип протянул сумочку девушке, и она, схватив ее, вместо того чтобы пойти на улицу, снова забежала в помещение клуба.
— А ты вообще иди и заройся у себя за стойкой, — сказал тип Вадику и следом за девушкой вернулся в клуб.
