Было тошно, что все молчали.
Кто-то сказал извиняющимся тоном:
— Работа…
— Я поеду, — сказал один человек. Безлетов.
Он пришел утром на другой день, стоял в прихожей в полушубке и ботинках, не хотел раздеваться. Несколько раз снимал и надевал перчатки.
Саша не поздоровался с ним.
— Алексей, — заметила мать еле живым, выплаканным голосом, — замерзнешь в ботинках.
Тот странно скривился, словно ему было очень неприятно.
— Ничего, — ответил он глухо и сразу вышел.
Стоял на улице. Не курил.
Саша смотрел в окно, видел Безлетова, тупо разглядывал его спину.
Мать беспрестанно садилась за кухонный стол и начинала плакать.
— Как же я его привезу? — спрашивала она. — Что мне скажут мать с отцом?.. Ты позвонил туда, Саш? Соседям?
— Позвонил.
— Что сказали?
— Сказали, что передадут им.
Мать снова заплакала.
Зашел водитель, стоял молча в дверях.
— Поедем, — сказал Саша матери почти раздраженно. — Чего мы ждем?
Они вынесли гроб — Безлетов, Саша, водитель, соседи помогли.
Поставили гроб у дома.
Неподалеку столпились дети, слезшие с дурно скрипящих зимних качелей. Смотрели любопытно, притихшие. Саше захотелось их разогнать.
— Давайте грузить уже… — сказал он зло. — Что мы тут…
— Надо же дать людям проститься… — сказала мать.
— Каким еще людям? — выругался Саша.
Помимо детей собрались еще несколько соседок — малознакомых, чужих, но покачивающих головами.
— Иди в машину, — сказал он матери. — Давайте, слышите? — обратился он к мужикам, указывая на гроб.
Саша сел к водителю. Безлетов — в салон.
Гроб закрыли.
Саша назвал водителю срединный пункт назначения — «…оттуда еще немного…» — буркнул он неопределенно.
Оборачиваясь, Саша видел, как мать, сидящая в изголовье отца, иногда приподнимает крышку гроба, трогает ледяную голову покойного.
Это было нестерпимо.
Пошел, повалил серый снег. Дворники работали беспрестанно.
На выезде из города попали в пробку.
Саша высунулся в окно и закурил.
На крышах машин быстро накапливался снег.
Ожидание тяготило.
«Куда ты торопишься… — думал Саша брезгливо, одергивая себя. — Торопишься скорей похоронить отца? И что? Похоронишь — куда побежишь?»
Они простояли не менее получаса. Водитель иногда выключал мотор, и тогда кабина начинала быстро промерзать.
— А там, в салоне, наверное, холодно? — спросил Саша. Голос звучал хрипло.
— …Там печка не работает. Да и не надо сейчас там греть, — осторожно сказал водитель, покосившись на Сашу.
«Мать, наверное, замерзла…» — не ответив, подумал Саша.
Он оглянулся и увидел, как она трет ноги. Еще увидел Безлетова, нахохлившегося, смотрящего в окно на недвижные авто.
Саша зажмурился, прикусил губу.
Хотел заставить себя не открывать глаза, когда машина тронется, и не смог.
Расщурился, увидел мягко, нервно ползущие авто. Дорогу не спеша переходил тепло одетый гаишник. Его пропускали, притормаживая.
Затор образовался из-за аварии: стукнулись два автобуса. У дороги стояли пассажиры. Асфальт был посыпан стеклом.
«Скорой не видно», — приметил Саша.
Никто не погиб, и даже, видимо, не был ранен. Саша испытал почти жалость, что никого не убило.
Медленно, тягомотно они выбрались из потока машин.
Переключали скорости, разгонялись, и вновь возникало это глупое чувство облегчения — едем-таки, едем.
«Куда?»
…Зимняя дорога всегда более тосклива, чем летняя.
Они минули городок, всего два светофора, Саша сказал: «Дальше прямо», — и спустя семь минут по обе стороны шоссе открылась равнина.
Вид белого до горизонта поля был тягостен. Эта даль и пустота — лишь с линией телеграфных столбов у дороги — засасывала.
— Безлюдье… — шептал Саша тихо. — На безлюдье льды… Снеги и льды…
Иногда поглядывая на часы, Саша замечал, что вот уже час прошел, а он, кажется, так ни о чем и не думал все это время — не было ни единой мысли.
— Скоро, что ли? — спросил водитель, впрочем, вполне добродушно.
— Скоро, — ответил Саша, подумав.
Серыми деревянными боками мелькнула последняя вдоль асфальтовой дороги деревня — в девять домов. Саша давно уже сосчитал их количество — в детстве, наверное. Три дома опустели в последние годы, стали заваливаться.
— Дальше по проселочной? — удивился водитель.
Саша кивнул.
— Засесть можем… — посетовал водитель, переключился на вторую скорость. Автобус взревел и начал переваливаться на рытвинах.
Саша обернулся в салон: мать почти испуганно озиралась.
— Отсюда-то далеко? — снова спросил водитель, когда проезжали еще одну деревню. Только в селении ему удалось переключиться на третью и немного поддать газку.
— Еще одна деревня, а следующая наша будет, — совершенно честно ответил Саша, умолчав, что от «следующей» до «нашей» — семнадцать километров по лесу.
— Дороги-то, слава богу, санями немного укатаны, — поделился водитель открытием, — они на санях ездят до сих пор. Лошадь, выходит, есть. Я лошадей не видел уже лет тридцать… А еще говорят: плохо живем! — сказал водитель и криво улыбнулся.
«Тебя бы, суку, поселить здесь вместе с лошадью…» — подумал Саша.
Они проехали еще одну деревню — здесь им впервые за последние два часа встретился человек, дедуля в тулупе. Он смотрел вслед автобусу удивленно. Даже махнул рукой, когда автобус проехал, — куда, мол, дурни: там некуда.
— Лес, — сказал водитель спустя полчаса, увидев, куда уходит дорога. Будто глазам не поверил.
— Лес, — ответил Саша.
— Нам в лес, что ли? — сказал водитель, уже раздражаясь.
— Нам по дороге, — ответил Саша.
Водитель покачал головой, скривившись.
Саша сжал скулы.
Автобус ревел. Вокруг стояли отяжелевшие под снегом деревья, иногда с потревоженных веток падал снег.
По дороге действительно кто-то ездил на санях. Ну, может быть, еще на тракторе, недели две назад. С продуктами, пенсией, письмами — в деревню…
Но автобусу такой путь был, наверное, не под силу. Тем более что дорога становилась все хуже — на санях, верно, ездили за дровами и далеко в лес не забирались.
