Но где-то взрастало иное чувство, неизъяснимое еще: иного страха, не земного, с которым соотнести свое смешное тело не было никакой возможности.
Саша еще раз выпил. Водки больше не было.
Вышел в туалет, заперся в кабинке. Извлек пистолет, предварительно посмотрев на потолок.
«Если у них тут есть камеры, они решат, что я задумал отстрелить себе яйца», — попробовал рассмешить себя Саша.
Он загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в брюки, за ремень. Потом передумал, вытащил, переложил в карман. Старательно отлил. Нажал слив, глядя на воду. Понял, что захмелел. Решил ходить по улице, вокруг квартала, пока голова не прояснится.
Шел, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на людей, отгонял от себя мысль: «А если он уйдет, пока ты тут бродишь?»
Не уйдет. Будет гораздо хуже стоять у суда и ждать.
«А если тебя сейчас остановит полиция?»
Нет. Ничего не случится.
На пятом кругу он явственно увидел в толпе Хомута… Тот был знатно, не по доходам одет, и прошел мимо, Сашку не признавая…
На шестом кругу Саша сбился и считать перестал.
Уже не помня, сколько прошло времени, почувствовал, как терпко дрогнуло сердце, и остановился.
«Суд, Саша, — сказал себе. — Саша, суд».
Отдышался немного, глядя в асфальт.
«Кажется, я захмелел еще больше. С двух-то рюмок… Какой-то здесь воздух… обширный. Не вместить никак…»
Саша стоял, не двигаясь, и сам себе казался столбом. Он так и проговорил мысленно: «Я соляной столб». Почему именно соляной — сам не знал.
Казалось, что ноги его не чувствовали влаги, руки — холода.
Судья был в той же куртке, в тех же ботинках. Напряженный и строгий — показалось Саше.
Саша постоял с полминуты и пошел следом, глядя на качающуюся седую шевелюру.
«Можно уже сейчас», — сказал себе.
«Нет, люди идут, много».
«Не тяни».
«Я не тяну. Я иду. Я готов».
Руки в карманы, Саша топал себе.
Хотелось закурить, но он заставил себя не делать этого. Отвлечет.
Чувствовал себя так, будто из него извлекли все органы, отварили и снова вложили — переваренные и мелко подрагивающие.
Мозг расползался по черепу. Но глаза все равно были ледяными и побелевшими. Будто истончившиеся пальцы — тоже ледяными, но крепкими, упрямыми и недрожащими.
«Суд судом, век веком», — повторял Саша про себя, чтобы ни о чем, ни о чем не думать, только смотреть в затылок.
«Суд судом, век веком, суд судом, век веком…» — от частого повторения смысл этих слов терялся, путался, они сливались воедино — «судсудом, веквеком, судсудом, веквеком», — получалось так, словно сзываешь какую-то птицу поклевать — гусей с тонкими шеями: судсудом, судсудом, судсудом…
«Вот сейчас. Сейчас же, я сказал», — велел себе, словно суровую нитку разорвал.
Набирая ход, Саша пальцем снял с предохранителя пистолет, лежащий в кармане.
Уже подбегая, метрах в пятнадцати от человека, что спустя мгновение должен был умереть, Саша чуть-чуть приостановился: навстречу ему, а вернее навстречу судье, тоже кто-то бежал.
«Какого черта?» — выругался Саша, взбешенный, не зная, что делать.
Бежавший стремительно извлек из большого пакета железный предмет — автомат ППШ. В течение пяти громыхающих секунд судья, не успевший ничего сделать, кривясь, падая и подрагивая телом на асфальте, принимал в тело куски свинца. В него стреляли с расстояния в два метра.
Потом, приставив ко лбу лежащего ствол, дали еще одну очередь.
Саша машинально присел — и все смотрел на лежащего судью, на его грязные брюки и тяжелые ботинки. Сначала ноги шевелились, а потом перестали. Автомат упал возле трупа на асфальт. Человек, чьего лица Саша почему-то так и не увидел, развернулся и легко побежал в противоположную сторону, вскоре куда-то свернув.
— Бляха-муха… — сказал Саша негромко.
Он встал и, не веря глазам, подошел к телу судьи. Седые волосы слиплись — теперь, когда судья лежал, волос стало еще больше. Обильно кровоточило, текло из-под куртки.
Саша присел, зачем-то пытаясь заглянуть судье в лицо, подобрал с брусчатки гильзу, покатал в пальцах, положил в карман.
«Сейчас ведь приедут, а ты тут с пистолетом сидишь», — сказал себе.
Поднял ошарашенные глаза. На него смотрели прохожие — и никто не решался подойти. Саша поднялся и быстро пошел, не оглядываясь.
Через несколько минут почувствовал, что ломит затылок. За ним явно кто-то шел.
«Надо бы ствол выкинуть».
«Нельзя, заметят».
«Если это полиция — должны были уже остановить».
«Может, побежать?»
Саша напряг мышцы, чтобы сделать рывок, — и в ту же минуту услышал звук сирены — мимо пролетело полицейское авто.
«Если бы я побежал, они остановились бы. Повезло? Мне повезло? Второй раз уже?»
«Иди себе, повезло ему…»
Саша повернул наугад. Прибавил шагу.
Он чувствовал, чувствовал взгляд. Никогда Саша не отличался интуицией, а сейчас знал наверняка.
На очередном повороте скосил глаза — и сразу того, кто шел вслед, угадал. Обычный мужчина, парень даже. Не полицейский, явно. Суетливый, сутулый. Кудряшки из-под капюшона — волосы по плечи. И нос длинный. Глаза близоруко щурит. Типаж… Кого тебе надо, уебок?
Саша топал еще минут семь, все ожидал парка — в парке этого урода можно подождать и спросить, что он потерял. Но парки все остались где-то в стороне.
Саше было спокойно, и даже с пистолетом расставаться не хотелось.
Он свернул на территорию новостройки, нырнул в проем щитового забора. Прыгая с кирпича на кирпич — земля была грязной, влажной, — смотрел на окна здания, достроенного только до третьего этажа. Рабочих там не было.
Вбежал в здание и притаился у окна.
«Минуту подожду».
Не в гостиницу же было идти — с таким хвостом. Может, в гостинице вообще уже не стоит появляться.
«Сейчас разберемся», — подумал Саша.
Знал, что шедший следом сейчас появится.
Появился. Он неловко протиснулся между щитами — явно с недоразвитой мускулатурой, весь какой-то плохо склеенный, с тонкими ногами. Огляделся, тяжело дыша.
«Иди сюда, живчик», — Саша прижался спиной к стене и медленно опустился на корточки.
Заскрипели шаги.
«На цыпочках, что ли, идет, — усмехнулся Саша. — Медленно поднимая длинные ноги… Следопыт, бля».
