— Отдел милиции знаете где? Подъезжайте туда. Мы пока поработаем по дворам.
— Я за вами поезжу, — ответил мужик.
Прапорщик опять пожал плечами.
Поочередно хлопнули три двери, и машины уехали.
Провожая их взглядом, Саша случайно скосил глаза себе на плечо — там, аккуратно прицепившись зазубренным краем, висел осколок стекла — кусочек разбитой им витрины.
В подъезд возвращаться не стал — повернувшись в сторону окна, где, невидимые Саше, ждали ребята, замахал руками, показывая на противоположную сторону площади.
— К офису идите, к офису! — приговаривал Саша на ходу, хотя его никто не слышал, конечно.
Подумал и вернулся обратно — прихватил с дороги валяющийся стул.
Они пришли быстрее, им было ближе — ждали Сашу, озираясь.
— Короче, парни, времени нет, — сказал Саша, подбегая, и только сейчас приметил, как Веня выводит баллончиком на фасаде здания: «Мрази ненавидим вас».
— Откуда у тебя баллончик? — спросил.
— Всегда с собой ношу.
— Запятую поставь после «мрази». И восклицательный знак.
— После запятой? — на полном серьезе спросил Веня.
— Верочка, давай бутылки, — не отозвался Саша. — Разбейте окна, парни.
Пока Позик рыскал по улице в поисках кирпичей, Олег, подтянувшись на решетке окна, разбил стекло рукой, запрятанной в рукав.
Повернул бешеное лицо к Саше, выпростал из рукава раскрытую ладонь. Саша вложил в ладонь бутылку.
— Горит! — негромко сказал Олег, спрыгивая. — Давай в другое окно вторую бросим.
Пока Олег разбирался с коктейлем, Саша прикрепил к решетке на окне стул, забранный из «Макдоналдса», забрал у Вени баллончик и начертал на черной высокой входной двери в офис четыре буквы: «л», «о», «х», «и».
…Потом, распустив ребят, Саша стоял в одной арочке неподалеку, плечом к холодной стене — смотрел, как метрах в ста пятидесяти от него тепло и ярко становится в окнах офиса, словно там начался добрый, хороший праздник — и все рады.
Возвращался через город неспешно, иногда даже насвистывая. Знал: никто не может его поймать. Главное — не торопиться. Ловят — когда убегаешь. Саша не убегал.
Глава двенадцатая
Ночевал на запасной квартирке Олега — пока еще вроде не пропаленной. У него какая-то дальняя тетка померла — и две аккуратные комнатки уже месяц как пустовали.
Квартирку «союзники» держали на крайний случай, зря не шлялись туда, да и знали о ней всего пара человек.
Саша добрёл, когда уже начало светать. Ключ у него свой был.
Как и ожидал, никто расходиться не захотел — на полу, уставленном бутылками портвейна и мило нарезанной снедью, сырком и колбаской (Саша присмотрелся, пытаясь разгадать, кто нарезал — Олег или Верочка, решил, что Верочка), располагались: развалившись — Веня, собравшись — Олег и, свернувшись, как песик, маленький и грустный Позик.
Говорил, конечно же, Веня. Причем Олег, подивился Саша, посматривал на Веню уже приязненно, без раздражения. Может, потому, что Веня о Негативе рассказывал, а может, еще отчего.
Верочка лежала на кроватке, очень усталая, но, завидев Сашу, поднялась. Смотрела на него радостно и немного испуганно.
«Переживала за меня, — догадался Саша, — зачем я там на площади остался, один…»
— Ну, ты пиздец, Саша, — признал Олег, немного захмелевший, — нервы у тебя в порядке. Ты что там ментам втирал, я не понял? У «Макдоналдса»?
Саша махнул рукой, довольно улыбаясь, — ерунда, мол.
— Не, серьезно, — не унимался Олег. — И сейчас опять с ними общался? — Олег захохотал. — Сказал им: дяденьки, я опять этих хулиганов видел — теперь они вон туда побежали!
— Да, я тоже позабавился от души, — пьяно загоготал Веня. — Думал, у тебя крыша поехала: решил сделать немедленную явку с повинной. В подъезд нас всех запер, мусорам наводку дал… Ты, Саня, отмороженный, оказывается, хуже меня…
Олег налил Саше стакан спиртного. Саша из приличия взял, хотя пить не хотел. Попросил еще кусочек тонко нарезанного сырка.
Верочка, слушая парней, смотрела то на них, то на Сашу — гордо и даже восхищенно.
— Я спать пойду, пацаны. Спать хочу, — сказал Саша, чувствуя неотрывный Верочкин взгляд. Кивнул ей — пойдем, девочка хорошая? — и она встала, легкая и счастливая: маленькие детские ступни на грязном дощатом полу.
«Пальчики мои», — подумал Саша нежно.
Олег завистливо посмотрел им вслед.
Утром в дверь бешено забарабанил Олег и, не дождавшись разрешения войти, заглянул возбужденной мордой. «Верочку надеялся увидеть голышом», — мелькнуло у Саши.
— Вставайте, короче, голубки! Там Яну показывают! — заорал он и сразу исчез. Даже не стал ждать, появится ли Вера из-под одеяла. На ней и вправду ничего не было.
Саша вскочил, натянул брюки, вылетел голый по пояс. Все сидели у телевизора, никто не спал. Лица у парней были ошарашенные. В течение нескольких секунд Саша видел на экране лицо главы государства, измазанное черт знает чем, беспомощное, злое и униженное одновременно. Стекало белое, рыжее, красное на пиджак — словно его облевали всего. Президент иногда открывал рот и беззвучно шевелил губами, пытаясь вдохнуть. Какие-то люди испуганно топтались возле него, кто держа платок, кто салфетку, — и не решаясь ничего сделать.
«Девушка бросила в голову президенту целлофановый пакет, предположительно наполненный томатным соком, майонезом, кетчупом, сливками, разваренными, мелко покрошенными макаронами и еще чем-то, издающим резкий и неприятный запах», — вещал диктор. Казалось, что он с трудом сдерживает улыбку. Это был давний знакомый Костенко, ведущий последней независимой программы на российском телеви. Интриган и миллионер, выросший в глубокой провинции в семье еврейского врача и русской учительницы, похоже, он сам знал, что его программу скоро закроют, и посему совершенно распоясался.
Только из этой программы в последние пару лет можно было узнать о том, что в природе существуют «союзники», а Костенко сидит в тюрьме. Теперь он показывал то, что показывать в принципе нельзя.
«Яне Шароновой прямо в здании театра, на глазах у десятков представителей культурной общественности, были нанесены тяжелые физические травмы. Нашему корреспонденту удалось снять кафель, по которому буквально провезли лицом девушку, совершившую хулиганские действия в отношении главы государства. Кафель, мы видим, в крови и, как уверяют свидетели, в крошеве зубов девушки. Кроме того, судя по всему, ей сломали руку — стоявшие рядом явственно слышали характерный хруст. Заметим, что девушка сопротивления не оказывала и успела выкрикнуть одну фразу: “Это была политическая акция!”»
Саша содрогнулся.
Ведущему явно нравилось и всё происходящее, и произносимое им — он был уверен, что проводит последние минуты на экране, в прямом эфире, зато именно его репортаж пройдет сегодня по всем мировым каналам.
