«Маму мою кто смеет обидеть? Мать мою кто?» — спрашивал, глядя перед собой, в пластмассовую стенку с нелепым календарем — а за стенкой сидел и курил водитель. Саша чувствовал вкус дыма и сам хотел курить.
Замерзший и оголодавший, он дозвонился до матери уже после обеда. Мать мгновенно взяла трубку, будто сидела возле телефона.
— Ты где, сынок? — почти закричала она.
— Да тихо ты, мам, нормально все у меня, — отвечал Саша, оглядываясь зачем-то по сторонам, всматриваясь в лица людей, стоящих возле его кабинки, и оттого путаясь в словах. — Я… на улице… Ну, звоню… из одного места. Что там у тебя?
— Да что у меня. Ничего у меня. Вот мастеров вызвала — дверь вставляют.
— Ее выбили?
— Ну, ты же сам мне говорил: не открывай никому никогда, говори, чтоб повестку оставляли в почтовом ящике. Я и не открывала, — и жалуясь, и сетуя говорила мать.
— Они тебя били?
— Бог с тобой, Саша, никто меня пальцем не тронул, не делай только ничего. Никто меня не бил. Разбросали все вещи по квартире, цветок вон мой зачем-то разбили об пол, обзывали тебя по-всякому и ушли. Что ты натворил, а? Где ты есть-то?
— Нигде, мам! В Караганде! Сиди спокойно там, не бойся. Я ничего не делал плохого, поняла? Всё, деньги кончаются. Мама! Пока! Всё хорошо! Всё будет хорошо!
И скорей нажал на рычаг.
Вышел из переговорного, одну остановку шагал пешком, на душе стало свободней. Даже согрелся. Вспрыгнул на подножку маршрутки.
Совсем уже стемнело.
Подходя к Олежкиной квартирке, сбавил шаг, поглядывая на окна. Свет и свет, хоть бы морда какая показалась, родная.
«А что у нас тут во дворике? Не притаился ли за углом транспорт со спецназом? — Саша осматривался. — А кто у нас тут курит? Мужик какой-то курит. Тоже на Сашу смотрит. Ну, я тоже покурю. Еще кружок сделаю…»
Саша пошел было, но вдруг обернулся, признавая стоящего даже не по чертам — в темноте не различимым, а по ощущению, по короткому пальто, по жесту руки, подносящей сигарету к лицу.
И Сашу тоже вроде бы признали.
— Матвей! — Саша даже руки раскрыл от удивления и радости.
— Саша, — по голосу было слышно, что Матвей улыбается.
Они обнялись с искренним и теплым чувством.
— Ты как нашел этот домик-то, Матвей?
— Так мы тут с Роговым ночевали в прошлый раз.
— А, точно. Я и забыл. Давно тут?
— Да вот, едва подошел, минут семь. Только с электрички. Присматриваюсь — пропалили вашу хатку или нет еще.
— И я тоже присматриваюсь.
— Вас тоже начали давить уже? — голос Матвея сразу стал серьезнее.
— Да мы не знаем. Мы вчера тут погром и поджог устроили в центре города. Шхеримся теперь. А у вас что, проблемы из-за Яны?
— «Проблемы…» — усмехнулся Матвей в том смысле, что разве это так называется.
— Ну, ладно, что тут ждать, — Саша понял, что разговор серьезный, да и Матвей выглядел утомленным. — Погоди, я до квартирки дойду — если не вернусь, значит, тебе дальше надо ехать.
— Не спеши, Саш. Что, велики шансы, что там… ждут нас?
— Да нет, нормально все. Там наши пацаны, Веня, кстати…
— Веня?!
— Да, Веня, а что? Они бы успели окошечко там разбить, если что, маякнуть как-нибудь мне. Они меня ждут. Нормально, думаю. Сейчас приду.
Саша поднялся к дверям квартиры — несколько секунд стоял не двигаясь. Поначалу слышал лишь гудящий телевизор, но потом раздался веселый голос Вени, и у Саши отлегло от сердца. Открыл дверь, заглянул.
Олег с Верочкой сидели на кухне, пили чай. Верочка слетела с табуретки как птичка — Саше навстречу. В губы поцеловала быстрым клювиком, чуть сырым.
Олег скривился — изобразил улыбку приветствия Саше.
«Кадрил Верочку мою», — догадался Саша.
В комнате Веня и Позик смотрели телеви, дурь какую-то шумную, со стрельбой.
— Сейчас вернусь, — сказал Саша довольно.
Они вошли через минуту с Матвеем. Приветливо улыбаясь, Матвей поздоровался с Олегом и Позиком, поклонился Верочке, а завидев Веню, сказал:
— Глаза б мои на тебя не смотрели, — без особой, впрочем, злобы — перегорело, видимо.
Веня виновато моргал своими отчего-то неровными ресницами — на три длинных две коротких. Пытался определить, насколько Матвей рассержен. Саша, проходя мимо Вени, почувствовал запах спиртного — Верку, наверное, раскрутил на чекушку, жулик.
— Ну, что, может, чайку? — предложил Матвей.
— Пойдем, поставим. Посидите тут пока? — попросил Саша ребят.
Прикрыл дверь на кухню.
— А чего с Веней? — спросил.
— Да мы выгнали его. Пьет с утра до вечера, дурь курит и в бункер ее тащит килограммами. Впрочем, бункера теперь у нас нет.
Яна, проникшая на открытие нового театра по журналистскому удостоверению, умудрилась, притаившись на балкончике, бросить проходившему внизу президенту пакет на белесую голову и точно попасть.
В тот же вечер Матвей шел из дома в бункер.
Когда добрался, увидел там оцепление и едва сам не попал к оперативникам. Бункер захватили и, похоже, просто изуродовали всех, кто там был.
— Так ты знал про то, что Яна хочет сделать? — прервал Матвея Саша.
— Она не согласовала ни с кем! — внятным шепотом сказал Матвей, и шептал он, конечно, от кошмара случившегося с Яной, а не оттого, что опасался чего-то. — Ни с кем, Саша, не согласовала! Ей бы никто не позволил! Это же все, Саша! Ее убьют там! Все люди, с которыми мы еще могли иметь дело — из числа хоть сколько-нибудь приближенных к верхам, — все отказались со мной общаться. В то же утро! Я сразу же стал им звонить, как только узнал. Кто-то просто отключался, кто-то прямым текстом меня на хер посылал. Потом я положил мобильный на лавочку — и через две минуты за мобильным примчала целая кобла дуремаров в масках. Смешное было зрелище, я в такси сидел на другой стороне дороги. Посмотрел и уехал. Добрался до квартиры, из которой час назад ушел, и ты представь, Саша, — они не просто сделали там обыск — они всю мебель, все, что было в квартире, выбросили с третьего этажа на улицу. Там искать, они знают, нечего — уже искали раз десять, — и просто выкинули все в окно, и окна побили при этом.
Матвей не казался огорченным — просто рассказывал, как есть.
— А у меня жена дома, с маленьким ребенком, — добавил.
Саша вопросительно посмотрел на Матвея, пугаясь даже вопрос задать.
— Они к ее матери ушли сразу, даже защищать барахло не стали, — ответил Матвей, поняв взгляд. — Жена сказала, что вид у этой подлоты был такой, что минута — и ее саму бы с дитем выкинули.
