Все это вяло перекатывал в голове Саша, глядя в экран, прихлебывая чаек, и так и застыл с этим чайком в глотке, когда увидел на экране мертвое лицо Леши Рогова.
Спустя мгновение, наконец, услышал то, что говорит ведущая.
«Член политсовета “Союза созидающих” Алексей Рогов найден мертвым под балконом собственного дома. Соседи утверждают, что в тот момент, когда Алексей выбросился или был выброшен из окна, в его квартире находились посторонние люди. Один из соседей Рогова, отказавшийся назвать свое имя, утверждает, что слышал, как пришедшие к нему за час до трагических событий представились работниками Федеральной службы безопасности. Знаменательно, — продолжала ведущая, — что трое людей в штатском, вышедшие из квартиры Рогова, осмотрели его труп на асфальте и только после этого уехали на машине, стоявшей тут же, во дворе. Соседи записали номер автомобиля. Мы проверили его и выяснили, что автомобиль с подобными номерами числится за городским управлением Федеральной службы безопасности. Пресс-служба ФСБ комментировать данный факт отказалась».
Все сидели недвижимо, глядя на экран. Кряхтя, прошел дед на улицу, но никто не обернулся.
«Сегодня же в Москве, в подъезде собственного дома был убит член политсовета “Союза созидающих” Константин Соловый. Ему нанесены множественные колото-резаные ранения, оказавшиеся смертельными. Наши корреспонденты сообщают, что в течение последних полутора суток в нескольких регионах России неизвестные люди совершили ряд нападений на комиссаров партии “Союз созидающих”. Несколько членов партии в настоящее время находятся в больницах с травмами разной тяжести… Напомним, что в четверг, на открытии здания нового театра, одна из руководителей партии “Союз созидающих”, Яна Шаронова, совершила хулиганские действия в отношении главы государства…»
Прошел уже знакомый видеоряд, Саша вновь увидел Яну — волосы ее были причесаны вгладь, что делало лицо особенно тонким и беззащитным…
Затем появилась ведущая, улыбнувшись, сообщила, что это был последний выпуск их новостной программы, и поблагодарила всех, кто был с ними все эти годы.
…Минуту молчали.
Саша вышел на улицу, стоял под тихим снежком.
Следом появился Матвей.
— Как они обиделись за эту обоссанную морду… — сказал Саша.
Матвей не ответил. Попросил сигарету.
Вдыхая дым, втягивал щеки в жесткой щетине — открывались красивые, яркие скулы, острые и костистые. Двигался кадык, словно Матвей хотел что-то проглотить, живое и рвущееся наружу.
— Едем обратно, Саш.
Хозяин вывел лошадь с испуганными глазами.
— Вот у нас свой трактор есть. Любые снега нипочем, — сказал хмуро.
Когда проезжали мимо дома, где провели ночь, Олег сбросил скорость — хотел, наверное, деду рукой помахать или посигналить, — но дед не вышел и в окошко не смотрел.
— Ой, я носки забыл переодеть, — сказал Веня. — В шерстяных уехал…
Никто не ответил ему.
— Носи теперь, — сказал Олег спустя полминуты. Ему не нравилось это общее молчание.
Матвей раздраженно обернулся на Веню. Смерил взглядом.
— Бля, ты думаешь, мне не жалко пацанов, Матвей? — взвился Веня. — Мне жалко! И что теперь? Сопеть до самой смерти? Я вот приеду и ухерачу кого-нибудь.
Помалкивали еще минуты три.
— Они нам отомстили, — заговорил Матвей. — И, наверное, отомстят еще. Значит, ждать уже нечего. Костенко говорил, что надо начинать ровно тогда, когда нечего ждать.
Теперь все молчали иначе: прислушиваясь к тому, что скажет Матвей.
— У нас есть отделения в сорока крупнейших городах страны. Мы можем взять все администрации в один день, — сказал он.
— И что? — спросил Веня весело.
— И узнаем что.
Матвей раздумывал, прищуриваясь и вглядываясь в мелькание дворников.
— Что мы сделаем в Москве — я понимаю. А вы тут сами разберетесь, Саш?
— Разберемся, — твердо ответил Саша, ничего еще не зная толком.
— Вам куда проще, — спокойно продолжал Матвей. — Все мы этого хотели. Мы ждали этого. Значит, надо делать. Сейчас. Иначе — все.
— Ты как уговариваешь, Матвей. Как будто кто-то против, — сказал Веня.
— А ты вообще пропьешь все! Проспишь и пропьешь! — выругался Матвей, снова гневно обернувшись с переднего сиденья.
— А я тут останусь, — огрызнулся Веня.
— Вот и оставайся.
Все снова замолчали. На этот раз обдумывая то, что высказал Матвей.
— Вы, наверное, дико боитесь смерти, — вдруг сказала Верочка злым, предслезным голосом. — Умерла она, ваша Россия, это всем вменяемым людям ясно. Что вы за нее цепляетесь? Вы что, не знаете, что иногда все умирает? Человек, собака, крыса — они умирают! Умирают!
— Я тебя сейчас выкину из машины, — сказал Саша спокойно.
Верочка тихо заплакала. Она сжалась вся, и гладила маленькие коленки, и тонкие губы кусала. Саше хотелось разбить ей голову.
— Я знаю, как всё сделать здесь, — сказал Олег так, словно никакой Верочки в салоне и не было.
Глава тринадцатая
Саша не спал всю ночь, но чувствовал себя, словно ему натерли грудь снегом. Часто улыбался — так бывает, если готовишь самым близким и любимым людям славный сюрприз. Вот-вот гакнет хлопушка, всех осыплет разноцветной бумажной шелухой, и выбежит, весело вереща, ушастый заводной заяц, жутко вращая электрическими глазами.
Делали с Олегом круги по городу, все высчитывая поминутно. Олег скалил довольные зубы, часто повторял, порой вовсе не к месту: «Зол злодей, а я трех злодеев злей».
Потом снова всё обсуждали и опять колесили по городу. Никого не боялись. Несколько раз вылетали на машину с милицией и проезжали мимо, как заговоренные, — никто не останавливал. Дурака с полосатой палкой то по рации вызывали, то машина впереди что-нибудь нарушала, и ее, злобно посвистывая, приходилось тормозить.
— Нам все вешки убрали, — сказал после очередного везенья Олег.
Сашка понял, о чем он: Олег запомнил, что дед в деревне говорил. А казалось тогда, что он варенье ест.
— А ты в Бога веришь? — спросил Саша.
Олег хмыкнул.
— У нас снайпер был. Иногда нательный крестик клал в рот перед выстрелом. Говорил, помогает.
— «Русь бредит Богом, красным пламенем, где видно ангелов в дыму…» — вдруг вспомнилось Саше, он произнес эти слова просто и тихо, совсем без чувства: подумав отчего-то о семнадцати стариках в белых рубахах в черной, смурой избе… и дедушка его среди них. — …И ангелов тебе видно?
Олег покрутил головой, и неясно было, что это значит: нет, не видно… нет, не скажу… — или: не то ты спрашиваешь, совсем не то…
