Саша заснул в последний вечер минут на сорок, и приснился быстрый сон.
Будто доехал все-таки до бабушки, в деревню. Поспешно выпустил гусей и кур из сарая и звал их за собой, к машине.
Как всегда во сне, была какая-то невнятица: потому что добирался на легковой машине, а во двор въехал на грузовике… или на чем-то с кузовом. И вот Саша торопится, пока бабушка не вышла, — хочет что-то успеть.
Открыл кузов и сбрасывает тела, и они падают так сочно, словно насквозь влажные. Гуси жадно бросаются к тому, что упало, тянут клювами что-то длинное и широко развевают свои белые крылья, гогоча. Куры гусиных крыльев пугаются, испуганно отбегают, а потом снова, голову нагибая, торопятся клюнуть раз, клюнуть другой.
Саша обернулся, а на него бабушка смотрит от порога. И отец сидит на лавочке, курит.
Проснулся и вспомнил, как гусей и кур созывал: «Судсудом, судсудом…»
— Чё, задремал? — спросил Олег. Они в гараже стояли.
Впервые что-то нежное, человеческое почувствовал Саша в его голосе.
…Показалось, наверное.
— Получится, Олег? — спросил хрипло и прокашлялся. Зевнул, раскрыв рот так, что отдалось в пояснице. Потянулся за сигаретами. Выкуривали жуткое количество, по четыре пачки на человека в сутки.
Олег, конечно, не ответил. Он на такие вопросы не отвечал.
— Нет, ты уверен, что Верочка нас не сдаст? — среагировал Олег вопросом на вопрос, он спрашивал об этом в третий, кажется, раз за последние дни.
Они ее тогда высадили у вокзала.
— Я ничего никому не скажу, — сказала Верочка, наклонившись к машине, глядя горячими, сухими глазами на Сашу. — Слышите? Ничего и никому! Я обещаю вам. И простите меня. Я сегодня же уеду в другой город к бабушке. И всё.
Она отдала ключ от своей сарайки Саше — долго и торопливо его отсоединяла от связки других ключей, ноготь обломила…
Уходя, не оборачиваясь, сказала в сердцах:
— Дураки, вас всех убьют!
Вроде слова эти только Сашка слышал.
— Уверен, Олег. Поехали, кстати, флаги заберем.
Доехали до ее дома. Пошли к сараю — откуда-то вылетела дурная дворовая собака, лаяла так, что казалось: вот-вот выхаркнет злой язык свой. Олег прошел мимо, не обращая внимания. Саша хотел пнуть собаку ногой в морду, но она отскочила и взвилась еще пуще.
— Возьми помидорок, что ли, там, — предложил Олег, наклонившись над погребом, где Саша выискивал флаги в ворохе транспарантов, нарукавных повязок, портретов Костенко…
— Держи, — подал банку.
Следом два древка, разборные, пластмассовые, и яркие партийные полотнища.
— Открой, — попросил Олег, когда уселись в машину.
— Усвинячимся сейчас все.
— Хочется что-то. Это ж почти как спирт. Пьянит.
Ехали по ночному городу. Сашка вскрыл банку ножом. Доставал помидоры руками, обтекая едким соком, глотал, наклоняясь над банкой, чтоб не капало на брюки. Помидорки поменьше запускал Олегу в его охотно раскрываемую пасть. Тот жевал, жмурясь и сильно двигая челюстями.
Фары ковыряли ночь, как пьяный скальпель. Олег дурил и катался с дальним светом. Если включали дальний в ответ — наглел и выезжал чуть не на встречную полосу, заставляя спонтанного ночного противника притормаживать.
В квартирке Олега их ждали Венька и девять пацанов из числа местных «союзников» — за вчерашнюю ночь, объехав город, отобрали тех, что постарше, — оторвы, не раз проверенные и веселые. Шаман, Бурый, Дальнобойщик, Паяла, еще несколько…
Больше народу решили не собирать, чтоб случайно не пропа-литься. Оперативники заходили в последние дни ко многим, хамили, но не трогали никого — искали Сашку и честно обещали угробить его.
— Матвей больше не подавал весточки? — спросил Веня, открыв дверь.
— Нет. Всё без изменений, — сказал Саша негромко. Топал ботинками, сбивая грязный снег.
— Когда? — поинтересовался Веня.
— Когда надо.
Сели все вместе в кружок, на полу, открыли одну бутылку хорошей водки. Всем разлили — но Сашка и Олег плеснули себе всего по несколько капель.
Веня, не пивший четыре дня, с глазами, как примороженные пельмени, неприметно налил себе воды. Он даже похудел от необыкновенной трезвости.
— Братья, — сказал Саша просто и даже с легкой улыбкой. — Партия говорит нам: русским должны все, русские не должны никому. Также партия говорит нам: русским должны все, русские должны только себе. Мы хотим вернуть только то, что мы себе должны: Родину. Вперед.
Засмеялись зубасто. Выпили легко. Сыр, зелень и початая банка помидоров: полезли в нее.
— Еще по одной, — скомандовал Саша.
Доразлили всю бутылку.
Саша нежно кивнул всем и молча выпил.
— А теперь спать, — скомандовал.
Перед сном пошел покурить.
— А где Позик? — спросил у Вени, потянувшегося следом на кухню.
— Цветы ушел поливать.
Саша кивнул и ничего не сказал.
— Пообещал утром вернуться… — Веня заглянул Саше в глаза. — Все забывал тебе сказать: Негатив передавал… Просил, в общем, чтоб мы Позика никуда не втягивали.
— Во сколько он придет, говоришь?
— Ну, утром. На первых троллейбусах, наверное, подкатит.
— Он не успеет. И хорошо.
— Значит, завтра? — понял Веня, по лицу его расплывалась улыбка, как масло по блинцу.
— Сегодня, Веня. Ложись спать.
Саша выкурил сигарету, глядя за окно. Щелчком выбросил бычок в форточку. Он мигнул, искристо рассыпавшись под снегом.
В два тридцать ночи Саша поднял пацанов. Вызвали пару машин такси, Сашка и Веня сели с Олегом в его «Волгу».
Таксисты подивились немного, когда пацаны вылезли на отшибе города, у старого парка.
Там же и свою «Волгу» Олег припарковал. Закрыв ее, сказал: «Жди меня, девочка!» — и хлопнул по боку.
— Идите в парк, там качельки есть, покачаетесь пока, — предложил перетаптывающимся на снегу пацанам-«союзничкам» Олег.
— Мы позвоним, — кивнул им Сашка. — Ждите.
Пошли втроем — он, Веня, Олег.
— У вас что, администрация в лесу? — спросил Веня весело. Он еще ничего не знал.
За парком стояло одинокое двухэтажное здание — бывший интернат для умственно отсталых детей. Неизвестно, куда их всех подевали, но последние годы здесь располагался спецназ Министерства внутренних дел — тот самый, где работал раньше Олег.
Олег и посейчас изредка появлялся там вечерами, когда расходились с работы старшие офицеры, — в спортзал, подкачаться.
