К тому времени, когда мой разум заселили духи, я досконально изучил ее тело. Духи слетались на тело моей любимой, тем самым терзая меня, совершенно беззащитного…
Печаль свою, лелеемую и раскормленную, до дома своего, находившегося в пригороде Святого Спаса, я не довозил. По ошибке я садился в электричку, мчавшуюся в противоположную сторону. Остановки через две я замечал совершенно неожиданные пейзажи, роскошные особняки за окном.
«Когда их успели понастроить? — удивлялся я. — Почему я их не видел? Может быть, я все время в другую сторону смотрел? Скажем, в Святой Спас я ехал слева, а обратно — справа? И в итоге всегда видел одну сторону… Чушь…»
— Куда электричка едет, не скажете?..
«Ну вот, я так и думал… Ну что за мудак, а?»
Я вставал и направлялся к выходу, и тут, конечно же, навстречу мне заходили контролеры. Строгие лица, синие одежды. Несколько минут я с ними препирался, доказывая, что сел не в ту сторону, потом отдавал все деньги, которых все равно не хватало на штраф, в итоге квитанцию я не получал и выдворялся на пустынный полустанок, стылый, продуваемый, лишенный лавочек, как и все полустанки России. Подъезжала еще одна электричка, но там (о, постоянство невезенья!) контролеры стояли прямо на входе и проверяли билеты у всех пассажиров. Опережая полубомжового вида мужчину с подростком лет семи, я подходил к дверям вагона, хватал подростка под руки, якобы помогая ему забраться, и под прикрытием своей ноши проникал в вагон.
— Билетик где? — шумела проводница-контролер, злобная тетка лет сорока пяти, похожая на замороженную рыбу.
— Дайте ребенка-то внести! — огрызался я, обходил ее, ставил лицом к ней мальца и, пока она недоуменно разглядывала «корочки» мужика полубомжового вида, я бежал в другой вагон.
Я выходил на вокзале Святого Спаса отчего-то повеселевший и пешком добирался до Дашиного дома. Заходил в ее квартиру и ничего ей не говорил.
Семеныч еще не успокоился после вчерашнего — Слава Тельман сидит на своей койке хмурый: Семеныч уезжал вместе с десантами, убитого отвозил, Славу с собой не взял, а тут еще одно злоключение — Вася Лебедев кинул гранату в окно.
Семеныч как раз вернулся. Мы стоим возле входа в школу, обсуждаем случившееся. При появлении командира, конечно, все замолчали.
— Проверяйте посты, чтоб не спали, — мимоходом говорит Семеныч Шее и Столяру. — Поменьше тут мельтешите. Сидите в здании.
Шея заходит за Семенычем, кивает из-за плеча командира дневальному — докладывай, мол.
— Товарищ майор, за время вашего отсутствия произошло чрезвычайное происшествие: боец Лебедев бросил гранату в окно.
— Пострадавшие есть? — быстро спрашивает Семеныч.
— Нет.
— Лебедева ко мне.
Лебедев, впрочем, вовсе не виноват. Старичков, сапер наш, когда-то вытащил чеку из эргээнки, наверное, на одной из зачисток, но бросать гранату не стал. Обкрутил, прижав рычаг, гранату клейкой лентой и так и носил в кармане разгрузки. Сегодня утром, пока Семеныча не было, Старичков хорошо выпил — наверное, Плохиш, поганец, поднес. Пьяный Старичков пришел в спортзал и со словами: «На! Твоя…» — дал Васе Лебедеву гранату. Лебедев взял гранату, сел на кровати, повертел эргээнку в руках и стал снимать с нее клейкую ленту. Когда лента кончилась, раздался щелчок — сработал запал. У Васи было полторы секунды.
В спортзале на кроватях валялись пацаны, никто, к слову, даже не заметил, что произошло. Я видел Васю краем зрения, я читал в это время. Вася двумя легкими шагами достиг бойницы и кинул гранату. Ниже этажом ухнуло.
— Вася, ты что, охренел? — закричал Костя Столяр, подбегая к Лебедеву, все еще стоящему у окна.
В общем, обошлось.
— Вы представляете, что такое ехать с гробом к матери? — Семеныч зло смотрит на нас, собравшихся в актовом зале, и совершенно не смотрит на Старичкова, который понуро, как ученик, стоит перед парнями справа от Семеныча. Рядом с Семенычем сидит неизменно строгий Андрей Георгиевич — Черная Метка.
— Вы представляете, что такое приехать и сказать матери, что ее сын погиб не героем в бою, а его угробил какой-то мудак? Ты знал, что граната без чеки?
— Знал, — отвечает Старичков.
— Зачем ты дал ее Лебедеву?
— Я не думал, что он будет ее раскручивать.
— Федь, ну как я мог подумать, что ты мне гранату дашь без чеки и ничего не скажешь? — спросил Лебедев с места.
— Я готов искупить кровью, — тихо говорит Старичков.
— «Готов искупить»? — передразнивает его Семеныч. — Вы еще войны не видели! — обращается он ко всем. — Это я вам говорю. Не видели! Вообще не знаете, что это за война такая! Вот когда, на хрен, клюнет жареный петух, — Семеныч снова обращается к Старичкову, но не смотрит на него, — я посмотрю, как ты будешь «искупать»! Домой поедешь! — безо всякого перехода говорит Семеныч и впервые брезгливо оборачивается к провинившемуся. — А здесь пацаны будут за тебя искупать. Собирай вещи.
— Сергей Семеныч… — говорит Старичков.
— Всё, свободен.
Сопровождать Старичкова в аэропорт поехали начштаба и мы со Скворцом. Вася Лебедев напросился в водилы. По дороге я избегал со Старичковым разговаривать, да и у него желания с нами общаться явно не было. Вася все порывался его развеселить, но тот не откликался.
«Странно, — думал я, — Вася, который чуть не взорвался и к тому же остается здесь, успокаивает Старичкова, который вечером будет у жены под мышками руки греть… или Старичков не женат?»
Федя, как казалось, равнодушно смотрел в окно, но уже в аэропорту, выходя из машины, я увидел, что он плачет.
«Повезло ему или нет? — думаю я. — Вот если бы меня отправили, я бы огорчился? Все-таки домой бы приехал, к Даше…»
Втайне понимаю, что мне никак не хотелось бы, чтобы меня отправили домой. Это было бы неправильно — так уехать, одному. И кажется, все бойцы только так и рассуждают. Со Старичковым даже никто не попрощался. Не потому, что вот его все вдруг запрезирали, а оттого, что он отныне отчужден. Да и сам Федя, чувствуя свое отчуждение, только Филю, пса своего, обнял. Филя и не понял, что хозяин уезжает.
Начштаба пошел в аэропорт.
На крыше аэропорта стоят буквы: «Г», «Р», «О», «З», «Н», «Ы», «Й».
Слева от аэропорта плац, маршируют солдатики. На них неистово кричит офицер, требуя, чтоб «Левой! Левой! Левой!»
«Им, может, умирать завтра, а их маршировать заставляют. Что-то тут неправильно…» — думаю.
Старичков следом за начштаба выходит из «козелка», вытаскивает свой рюкзак. Взяв за лямки, волочит его по асфальту в сторону автовокзала. Вася выскакивает, окликает Старичкова — куда, мол, но тот не отзывается.
Вася, пожав плечами, садится в машину.
Проходящий мимо усатый майор строго смотрит на Старичкова. Тот останавливается, не дойдя до аэропорта.
