– От православной, – уточнил я. – Однако оказалось, что это невозможно, ведь я греко-католик. А жаль…
– Не кощунствуйте!
– Ну почему же? Я пополнил бы прекрасную компанию: Мазепа, Толстой, Джордано Бруно, Жана д’Арк, Савонарола, Ян Гус…
Она смотрела на меня так, словно я только что бросил ей в тарелку дохлую мышь, затем перевела взгляд на свою сестру, и та наконец изрекла, чеканя каждое слово:
– С такими взглядами вы никогда не получите нашей дочери.
В это мгновение мой блудень забился в конвульсиях, постреливая живицей туда, куда его нацелила Лидина рука: прямо на колени тете Роксолане, сидящей напротив меня. У бедняги перехватило дыхание, и ее вытаращенные глаза медленно опустились, чтобы узреть сей неописуемый ужас. Матушка ничего не заметила, она смотрела на Лиду, которая, вынув руки из-под стола, с наслаждением облизывала пальчики.
– Лидуня! Ведь на столе лежат салфетки!
– Ах, что за чудо этот крем! Со сливками… Я от него просто без ума.
Я украдкой затянул замок на брюках и выдохнул. В голове играли скрипки и виолончели. Перепуганные гляделки тети Роксоланы, пробуксовав, встали на место, и она, вперив в нас свой звереющий взгляд, взяла со стола салфетку и вытерла колени. Пан Роман лукаво мне подмигнул. Неужели и он заметил? По фигу.
– Что-нибудь капнуло, Ляна? – спросила пани Мирося.
– Кофе… – ответила тетя, а на ее напудренных щеках расплылся здоровый женский румянец.
– А давай, Юрко, врежем, – сказал пан Роман, наливая мне вино. – Что вы слушаете этих глупых старух? Вы мне нравитесь. А знаете почему? В здоровом теле – здоровый бздух.
– Ромка! – прошипела его жена. – Ты что, рехнулся?
– Он уже и его нам испортил! – воскликнула тетя. – За каких-то четверть часа, пока мы оставили их наедине, этот извращенец и его заразил! Это чудовищно! С этим надо бороться, как с инфекцией.
– Пани Роксолана, – сказал я. – Я предлагаю вам уединиться со мной минут на пятнадцать. Ведь вы такая стойкая – вам нечего бояться.
– О Господи! – захлебнулась воздухом пани Мирося, словно поперхнулась бабочкой махаоном.
Тетя беззвучно раскрывала рот, словно выброшенная на сушу рыба, а ее лицо медленно наливалось свекольным соком. В воздухе зависла тишина. Выражения лиц пани Мироси и тети Роксоланы свидетельствовали о полном их единодушии, они смотрели на меня так, словно попали на демонстрацию вампиров и, оплатив билеты, старались теперь получить за свои деньги как можно больше зрелища. Я заметил, что в их глазах было уже не столько гнева или осуждения, сколько сочувствия ко мне. Отныне я стал для них человеком, навеки потерянным.
– Что это за запах? – принюхалась пани Мирося и поднесла к носу салфетку, которой только что вытирала колени ее сестра.
– А что, ты уже забыла, как это пахнет? – залился хохотом пан Роман.
– Мерзавцы! – возопила мать и выскочила из-за стола. – Лидка! Марш в свою комнату! И чтобы я тебя с этим… этим… монстром больше не видела! Чтобы даже имени его не слышала!
Старик тем временем хохотал, хватаясь за живот, а Лида спокойно положила в сумку бутылку вина, пару кусков торта и, взяв меня под руку, сказала:
– Кажется, нам пора, Юрчик!
– Лидка! Ты куда?
– Благодарю за гостеприимство, – сказал я, и мы двинулись.
– Ты с ним не пойдешь! Никогда! Никуда! Да-да-да..! – квохтала ее матушка.
– Все было очень вкусно, особенно торт, – бросил я вежливо через плечо.
– Юрчик! – сказал мне вдогонку пан Роман. – Позвони мне на днях, посидим где-нибудь за пивком. А я тебе доложу, как прошла операция.
– Это какая еще операция? – тряслась всем телом от возмущения его благоверная.
– Операция «Жопа»!
4
Лидка была уже достаточно заведена и, когда я спросил, куда бы она хотела пойти, ответила: туда, где мы сможем заняться любовью. Я решил пойти с ней на тот самый островок на Погулянке, где недавно побывал с Марьяной. Какая-то неодолимая сила влекла меня туда, наверное, так же, как притягивает к себе преступника место злодеяния, и хотя никакого преступления совершено еще не было, однако островок тот крепко запал мне в душу. Ведь даже закрыв глаза, я видел колыхание зеленых ивовых кос и слышал плеск волн. По дороге Лидка хохмила:
– Ну, и как тебе обед?
– Ты с ума сошла. Теперь я никогда не смогу прийти к тебе в гости.
– Не смеши! Куда они денутся? Они теперь в меньшинстве, их две, а нас с папанькой – троица. Ты ему понравился.
– Папанька у тебя клевый. Но ведь, если я правильно понял, цель визита была в том, чтобы тебя отпустили ко мне? Кажется, теперь из этой затеи ничего не получится.
– Почему нет? Ведь я и спрашивать не буду. Цель была другая: познакомить вас и чтобы они не терзались в страшных догадках, что я запропала невесть с кем, когда я уеду на каникулы. А теперь они будут знать, что я с тобой. Ничего, стерпятся-смирятся.
Ступив на островок, я первым делом осмотрелся в поисках Грицка, но его нигде не было. И никакого следа от лодочки. Мы расположились под вербой на том же месте, где я сидел с Марьяной, примятая трава здесь еще не успела выпрямится. Я открыл шампанское, и мы пили его из горлышка, целуясь и переливая вино из уст в уста.
На свежем воздухе вино пьется легко, и хмель не туманит рассудок, как в помещении, потому неудивительно, что меня потянуло на беседу, которую на трезвую голову я с Лидкой никогда бы не начал. Я рассказал ей про Марьяну и ее предложение, но представил все так, будто произошло это очень давно, лет десять тому назад. Лидка сразу высказала предположение, что Марьяна была больна на голову.
– Она не была похожа на идиотку, – сказал я. – Наоборот, она не по летам развита, начитанна.
– Яркий признак шизофрении, – сделала вывод Лидка. – Среди шизофреников интеллектуалов хоть пруд пруди. Ведь моя мама психиатр. Она мне такого нарассказывала! У нее лечился мужчина, который знал три десятка языков. Другой держал в голове целый калькулятор и делал с цифрами любые комбинации.
– Но она была во всем абсолютно нормальной. Одно-единственное, что отличало ее, это желание смерти.
– Так ведь это оно и есть: желание смерти, мания преследовании… Скажи честно, она тебе нравилась?
– Очень.
– Ага, я даже знаю, как развивались события. Ты сделал вид, что соглашаешься на самоубийство только для того, чтобы обуть ее.
– А что потом?
– Несложно догадаться, видя тебя живым и здоровым. Ты ее использовал. И затем сачканул. А теперь я хочу услышать детали.
– Все, как ты и предвидела. Поматросил и бросил.
– Всю в слезах, в истерике… а вослед тебе летели проклятия, обидные слова и грубые ругательства…
