— Да, это очень солидные фестивали, не для всех! — веско сказала Наташе Надя. — Их вкусам следует доверять.
Алексей присел на качели и настраивал камеру. Он забыл о своей минутной слабости и уже видел кадры, которые ему только ещё предстояло снять.
Алиса захлопнула ноутбук и, повернувшись к Лёве, сказала:
— Представляешь, я опять забыла главное правило.
— Какое?
— Ляпнешь какую-нибудь глупость, и её непременно вынесут в заголовок статьи!
Лёва развёл руками — мол, что ж тут сделаешь, сами мучаемся.
Надя приторно улыбнулась и подсела поближе к знаменитости. А Дереза спросила напрямик:
— А что за глупость-то?
— Думаю, ты легко можешь представить. Даже если это будет не та же самая глупость — то очень похожая.
Надя угодливо хихикнула.
— Провожающих попрошу покинуть вагон… В смысле, сопровождающие, родственники и прочие друзья артистов — удалитесь, пожалуйста, с нашей площадки! — скомандовала Марина.
Наташа посмотрела на часы — без пяти. Все на месте. Подхватив Шурика под руку, она удалилась с ним в сторону удобного наблюдательного пункта, который облюбовал Денис.
— Вы что-нибудь там почувствовали? — с тревогой спросил тот, отлепляясь от стены. — Они уже здесь?
— Вообще никаких ощущений. Я даже забыла о том, ради чего всё это, — призналась Наташа.
Шурик молча покачал головой.
— Так, стоп, а что здесь делает моя сестра? — строго спросил Денис.
— Спохватился. Твоя сестра — это ярко выраженная, концентрированная страсть! — торжественно объявил Шурик. Таким тоном, будто он сам вдохнул в неё всю эту страсть, а затем ярко её концентрировал.
— Ну, это очень многое объясняет, — мрачно усмехнулся Денис.
Сёстры Гусевы заняли скамейку за пределами огороженной детской площадки, чтобы отгонять любопытных.
Но любопытных не было. По улице проехал автомобиль, почти бесшумно, и исчез за поворотом — словно растворился в тумане, хотя никакого тумана не было. Небо затянуло тучами, как будто солнце решило занять наивысшую точку над горизонтом без свидетелей.
Подул ветер, зашелестели листья. Алексей вздрогнул, словно очнувшись от сна, и обратился к своим героям. Он поблагодарил их за то, что они решили принять участие в съёмках. Объяснил, чего добивается.
На скамейке, которая всегда должна быть в центре кадра, помещались только четверо. Поэтому герои должны постоянно меняться местами. Что-то сказал, встал, отошел, уступил место, увидел, что место освободилось — садишься, и так далее. Бесконечное движение. Непрекращающийся разговор. Если один говорит — его не перебивают. Но можно и нужно задавать вопросы.
Девушки уселись на скамейку. Лёва и Мишенька, как джентльмены, встали поодаль.
— А если я скажу что-нибудь не то? — запоздало испугался Мишенька.
— Я это вырежу! — пообещал Алексей.
— А на какую тему говорить? Ничего не понятно, что делать-то! — недовольным тоном сказала Надя.
— А по-моему, как раз очень здорово. Здорово, здорово придумано! — воскликнула Дереза.
Печальная нимфа достала из внутреннего кармана своего балахона купюры, которые вручил ей Шурик. Пересчитала. Неужели и вправду в кино за такую ерунду платят сейчас такие деньги?
— Ладно, давай начнём уже, а по ходу разберёмся, — махнул рукой нетерпеливый Лёва.
— Так начали уже, — спокойно сказал Алексей. — Съёмка идёт две минуты двенадцать секунд… тринадцать… четырнадцать… ну и так далее.
Все вздрогнули, напряглись и замерли в неестественных позах. Надя начала поправлять воротник платья. Дереза — сложила руки на коленях и вытянула шею. Грусть пригладила рукой причёску, волосы зацепились за браслеты, и пока Алиса и Дереза распутывали её, общие робость и напряжение исчезли. Надя что-то спросила, Лёва с Мишенькой подошли поближе.
Алексей держал в руках камеру и наводил то на одну группу беседующих, то на другую. Всё происходило как бы само собой, по-настоящему свободно и даже лучше, чем он предполагал. Что за молодцы его новые подружки Гусевы! Вот они понимают, как надо обращаться с художником — не то, что этот шмендрик кусачий!
Он смотрел в окошко камеры и видел жизнь. Жизнь настоящую, бурную, пенящуюся, жизнь, которой ему так не хватало.
— Ты перескакиваешь с одного на другое! Хватаешься за всё подряд! А может быть, у тебя нет совсем никакого таланта! — наседала на Дерезу Надя.
— Это не беда, если нет зерна! — весело ответила та. — Главное — не забывать возделывать свой садик. Даже если нет зерна — у меня под окнами будет симпатичный ухоженный газон, а не заброшенный пустырь. А если в почву всё же упало зерно, то вырастет прекрасная роза!
— Именно роза? — насмешливо спросила Надя.
— Вырастет прекрасное что угодно! А если не ухаживать — то ничего не вырастет, будет пустырь с битыми бутылками! Роза, бедная, может и проклюнется даже там, но будет корявая, как чертополох!
— А сейчас модно, чтобы розы были корявые, как чертополох, — вмешалась печальная нимфа и вздохнула о чём-то своём.
— Что значит наше мимолётное «сейчас» и тем более «модно» для космоса, для вечности? — с пафосом воскликнула Дереза. — Пусть каждый растит, чего хочет. А лично я для букета вечности выращу прямую, ровную розу!
— А если всё же нет зерна? — зловредно напомнила Надя.
— Тогда на старости лет порадуюсь тому, какой ухоженный газон у меня получился! Будет, о чём вспомнить, вместо того, чтобы жалеть о несбывшемся! — не растерялась Дереза.
— Девочка, ты живёшь мечтами. Ты хоть понимаешь это? — снова вмешалась Грусть.
— Понимаю. Я живу! Мечтами или чем ещё, но — живу! — воскликнула Дереза и вскочила с места, потянулась, подпрыгнула и повисла на ветке дерева.
Алексей перевёл камеру на молчаливого Мишеньку, который занял её место. Какая молодец эта девчонка, а он, взрослый мужик, повёл себя, как избалованный первоклассник. Хотел отказаться и уйти, хлопнув калиткой. Которую, к тому же, ещё не повесили. Как хорошо, что он не сдавался и всё совершенствовал и совершенствовал свои умения, хотя на работе им несколько лет не находилось применения.
— Да что ты заладил — «Страшно, страшно, страшно!» Тебе всё страшно? А что тебе не страшно? — тем временем тормошила Мишеньку Надя.
— Не знаю. Страх всегда идёт за мной. Но когда я говорю о нём — он исчезает. А больше всего я боюсь неожиданностей. Что случится что-то, чего я не могу предугадать.
— Ты боишься чуда! — догадалась Алиса. — Чудо — это то, чего ты не можешь предугадать. Оно всегда происходит неожиданно.
— Но чудо — это же хорошо, а не страшно, — вмешалась Надя.
— Да. Но для того, кто к нему не готов, чудо — ужасное испытание, — безжалостно ответила Алиса. — По правде говоря, чудо — это очень страшно. Вдруг табуретка заговорит? Такого не бывает. Значит, ты спятил. А это страшно. Это значит, что у тебя теперь нет границ и тормозов. Пришел на болото за стрелой, а там — говорящая лягушка. Только осмыслил это, а лягушка превратилась в царевну. Метла просвистела мимо. Сапоги-скороходы пробежали. Какой-то хмырь возник из ниоткуда прямо в твоей комнате, снял шапку-невидимку, поздоровался, раскланялся, надел шапку и снова исчез. Это всё очень страшно, если столкнуться с этим в нашей реальности. А другой реальности у нас нет. Никто не перенесёт тебя в сказку, где чудеса — в порядке вещей, чтобы ты не боялся чуда. Потому что даже в сказках чудеса — совсем не в порядке вещей, иначе бы они были не чудесами, а рутиной.
