Кастор ловко перепрыгнул через стол Даниила Юрьевича, пощёлкал по клавишам, повернул монитор компьютера лицом к публике и указал нужную точку на карте города.
— Вот здесь всё будет. Улица Мичуринская. Пространство между домом 17 и домом 11.
— А что там? — спросила Наташа.
— Ничего, — ответил Кастор. — Детская площадка какая-то скучная. Двор как двор. Но после визита третьей ступени это место волшебным образом преобразится. А если вы не справитесь с задачей — всё равно преобразится. Но не волшебным образом, а самым что ни на есть ужасным. Кто-то уже вспоминал пикник на обочине. Будет вам пикничок, мало не покажется!
— Так надо же скорее бежать, искать эмоции… — вскочил Виталик. — В смысле, людей. Люди любые подойдут? У нас, знаете, вот соседи наверху — такие эмоциональные! Кричат, как будто за крики им приплачивают! Вот я бы этих соседей, например…
Кастор беззвучно щёлкнул пальцами, и Виталик на время утратил голос.
— Так будет лучше, — пояснил он. Затем запустил руку за шиворот обомлевшему безмолвному Технику и вытащил небольшой приборчик из тёмного матового материала, по форме похожий на сканер, какими в супермаркетах считывают штрих-код.
— Во какая прогрессивная штуковина, — с гордостью сказал он, взвесив «сканер» в руках. Потом поманил пальцем Лёву, который сидел к нему ближе всех, вручил ему неизвестный предмет, указал на Шурика и скомандовал:
— Направляй на него и жми на кнопку! По моей команде — пли!
Лёва опустил оружие.
— Ну жми, жми! — нетерпеливо повторил Кастор. — Это безопасно. Если бы я хотел устранить кого-то из ваших, выбрал бы более простой способ. Ну? Огонь!
Как под гипнозом, словно против собственной воли, Лёва навёл «сканер» на Шурика. Нажал на кнопку ватным негнущимся пальцем. Никакого выстрела не последовало. Шурик даже не вздрогнул, словно ничего не почувствовал.
Кастор забрал сканер у Лёвы и продемонстрировал его всем и каждому. На небольшом, пять на пять сантиметров, матовом экране проступал жемчужно-белый квадрат.
— Белый — абсолютная душевная гармония, все эмоции на своих местах. Для коктейля — не подходит. Но жить будет, — расшифровал Кастор. — Вы только что просмотрели наглядный агитационный ролик о пользе летнего отдыха. Теперь вернёмся к нашему делу. Для удобства каждая нужная нам эмоция имеет свой цвет. Смотрите и запоминайте. Вопросы задавать можно.
Он вернул Виталику дар речи, достал из кармана кусок картона размером с книжную закладку, расчерченный на семь равных квадратов, выкрашенных в разные цвета, и продолжал:
— У нашего коктейля — семь нот. Семь нот — легко запомнить. Радуга — легко представить. Не перепутайте. Не повторяйтесь. Не пытайтесь подогнать результат. Ищите только чистые эмоции. Красный — страсть. Оранжевый — радость. Желтый — ярость. Зеленый — тоска. Голубой — тяжелая грусть, безысходность. Синий — страх. Фиолетовый — тщеславие.
— Разве тщеславие — это эмоция? — переспросил Даниил Юрьевич, пока остальные с благоговением ждали продолжения лекции.
— Вообще-то не совсем, — ответил Кастор, — это смесь страсти и страха, в абсолютно равных пропорциях. Но без него никак не обойтись.
— А второго такого приборчика у вас нет? — с надеждой спросил Виталик. — А то вдруг наткнёшься случайно на нужную эмоцию — а проверить её нечем. У нас, например, соседи…
— Одного — достаточно, — отрезал Кастор. — Мы не множим сущности без нужды. Уверяю вас, найти то, что требуется, гораздо проще, чем вам сейчас кажется. Достаточно встать в солнечный день на людном перекрёстке, и к вечеру у вас будет полный улов. Ну, может быть, без одной эмоции.
— Я слышу эмоции, — решительно сказал Денис. — Вернее, нет, я слышу желания. Но эмоции — от них невозможно укрыться. Они всегда там, где много людей. Быть может, я смог бы поучаствовать в поисках наравне с … с вашим прибором?
— Достойные слова. Благородный порыв. Но нам нужны не просто эмоции, — покачал головой Кастор, — нам нужны чистые эмоции. А отличить одно от другого сможет только это устройство.
— А зачем третьей ступени весь этот ёрш из страстей и страхов? — вдруг спросила Галина Гусева.
— Они работают с живыми людьми, — напомнил Трофим Парфёнович, — но сами уже давно… как бы сказать… забыли свои ощущения.
— При таком раскладе, — пояснил Кастор, — очень легко превратиться из бесстрастного золотого будды в железобетонного бюрократа. И организовать и вам, и нам, и носителям такие именины сердца, что мало не покажется.
— И что будет, когда они… ну, это… попьют свои коктейли? — осторожно поинтересовалась Марина.
— Они соприкоснутся с тем, что давно забыли. С эмоциями. Настоящими, концентрированными, людскими эмоциями. И снова начнут понимать нюансы, очень важные для живых, но совершенно бессмысленные для мёртвых.
— А вы там тоже будете, на этом фуршете? — брякнул Виталик.
— А нам хватает наших верных мунгов! — глаза Кастора метнули маленькие шаровые молнии, а сам он плотоядно облизнулся длинным раздвоенным языком. — Думаете, почему я так часто к вам захаживаю? Чтобы откусывать от каждого по кусочку!
— А как же Трофим Парфёнович? Вы же у нас редкий гость, — храбро спросила Галина.
— За него не беспокойтесь, он обычно питается мунгами из других городов, — ухмыльнулся Кастор.
— Трофим Парфёнович, а в чём ваша вина? — осторожно спросила Наташа. — В самом начале вы сказали, что это ваша вина… А я так и не поняла — в чём?
Все прижали уши. Кто бы мог подумать, что самый бестактный вопрос задаст не Виталик или Лёва, существа без царя в голове, а умненькая и сдержанная Наташа!
— Я слишком хвалил вас, — немного помолчав, сказал «верховный экзекутор», — за дело. Но необдуманно и опрометчиво. Мои похвалы сыграли решающую роль в этом вопросе. Третья ступень выбирала между Барселоной, Санкт-Петербургом, Акапулько и Дели. Я поспешил отозваться о вас в превосходной степени. И выбор пал на вашу команду.
— А теперь я попросил бы всех, незаслуженно расхваленных, покинуть этот кабинет и занялся делом! — объявил Кастор. Взмахнул руками, как дирижер. И первым исчез — просто перестал быть видимым.
Мунги вскочили с мест и поспешили к выходу, как стадо антилоп, опаздывающих на водопой. Впереди мчался Лёва, держа перед собой сканер эмоций на вытянутых руках, как кубок.
Трофим Парфёнович перевёл взгляд на Даниила Юрьевича, и тот удалился вслед за остальными.
— А ты — останься, — услышал Виталик. И, как в страшном сне, медленно повернулся спиной к спасительному выходу. Прошмыгнули мимо сёстры Гусевы с остатками пирога. И дверь захлопнулась с тяжелым стуком, как крышка гроба.
* * *
С первого дня работы в Тринадцатой редакции Виталик боялся Трофима Парфёновича. Даже не его самого — его проницательности. От этого существа ничего нельзя было скрыть. В том числе и полную никчёмность маленького глупого Техника, вообразившего, что из него когда-нибудь выйдет толк. Хорошо было успокаивать себя тем, что Трофим Парфёнович — ну, он же большой начальник, ему некогда заниматься разными скучными мелочами, вроде разоблачения самозванцев. Но, как видно, время пришло.
