— Я сегодня всю ночь не спала, думала, и весь день опять думала — чем же всё-таки ты так обидел мою девочку, что ей пришлось бежать от тебя в Париж? — вернулась к своей любимой теме Елена Васильевна, едва только её голодный гость вонзил вилку в аппетитный бок яблочного пирога.
На самом деле Константин Петрович приходил сюда с единственной целью — поговорить о Маше. Разговаривать о ней с коллегами он опасался: ещё не хватало заполучить к почётному званию «трудоголик» не менее гордую приставку «влюблённый». «Влюблённый трудоголик»! А с этих ведь станется!
К сожалению, Елена Васильевна разговаривала о дочери так же, как она разговаривала обо всём; хоть не дразнилась, и на том спасибо! Ласковые прозвища, вроде «подлец», «негодяй», «ловелас», не в счёт. Ведь Константин Петрович никакой не подлец-негодяй, и уж тем более не ловелас. Он самый обычный влюблённый трудоголик, вот и всё.
Елена Васильевна очень любила поговорить о том, что Маша сбежала из города от стыда и горя. Ведь нет никаких сомнений в том, что этот злодей очкастый причинил ей обиду и боль и не хочет рассказать об этом безутешной матери, потому что у него совсем нет сердца. Знай только пироги рубает как ни в чем не бывало.
Очкастый злодей помалкивал — не мог же он, ради обеления себя в глазах этой склочной гражданки, выдать производственную тайну и сдать с потрохами и свою, и парижскую команду? Поэтому он улыбался, кивал, кое-как поддерживал разговор и даже умудрился вклиниться в яростный монолог Елены Васильевны и передать ей приветы от дочери.
— Ах, приветы? Откуда у тебя эти приветы? Тебе, значит, она звонит, а родной матери — ни полслова? Ты её околдовал, опоил или хуже того — шантажируешь какими-то фотографиями! Доберусь я до тебя, лиходей!
Бесполезно было спорить или оправдываться, вот Константин Петрович и не спорил. «Ты её обидел!» — кричала Елена Васильевна (её же в своё время обидели!). «По твоей вине она даже стыдится показаться на глаза собственной матери!» (она же стыдилась!). Кульминацией беседы всегда становилось предсказание «подлецу-негодяю-ловеласу» бесславного будущего и скорого поражения.
— Ну погоди, найдёт она там французика — они же страстный народ! И утрёт тебе нос, вот увидишь, непременно утрёт! Кто такой этот Жан? Ты думаешь, он её друг? Ха-ха-ха! Да она прямо сейчас утирает тебе нос с этим французиком!
— А что француз? Поматросит — и бросит, — неожиданно брякнул Константин Петрович. Кажется, он начал уже перенимать манеру своей собеседницы, этого ещё не хватало. А может, и хватало. В принципе, чем такая манера хуже другой? Может быть, она даже лучше.
— А ты не дурак, — в который уже раз убедилась Елена Васильевна, — хоть и подлец. Обидел девушку и ждёшь, чтобы кто-то обидел её ещё больше. Тогда-то она, конечно, вернётся к тебе.
— Я? Обидел девушку? Вы всерьёз? Я похож на человека, который в состоянии обидеть девушку?
Девушку Константин Петрович обидел всего однажды, ещё в институте. То есть он не знал, что обижает. Ему казалось, что Вероника — хороший друг, с которым можно обсуждать любые темы и делиться любыми секретами. Когда выяснилось, что она его любит, он уже успел обидеть её достаточно сильно. Не нашёл ничего умнее, чем у неё же спросить совета, как бы ему получше приударить за скромной отличницей Мариной Н. За Мариной он, в итоге, так и не приударил, но и дружба с Вероникой постепенно сошла на нет. С тех самых пор, вплоть до встречи с Машей, он уже никого не любил, никому не рассказывал о своих чувствах, и его тоже не любил никто.
— Ты похож на подлеца, из-за которого моя дочь уехала за тридевять земель. Вот на кого ты похож! — ввернула Елена Васильевна и собралась было пуститься по второму кругу, но тут рядом с ними возник Джордж.
Однажды Константин Петрович признался мадам Белогорской, что ему очень хочется поговорить с хозяином кондитерской, а она, помнится, отрезала, что не о чем такому проходимцу разговаривать с Георгием Александровичем, но просьбу всё-таки передала.
— Вы только не подумайте, что я из инспекции или засланец от конкурентов, — прокашлявшись, начал Константин Петрович. Совсем не таким он представлял создателя маленького финансового чуда под названием «Фея-кофея», ну да ладно, внешность обманчива.
— Он работает в издательстве, считает чужие деньги, вот хочет заодно и твои посчитать, — пояснила Елена Васильевна.
— Спасибо за внимание, оказанное нашему проекту, — привычно улыбнулся Джордж. — В данный момент вакансий у нас нет, но мы будем рады видеть вас в качестве посетителя.
— Да я не собираюсь устраиваться к вам на работу! — в ужасе отмахнулся от него записной книжкой Константин Петрович. — Мне и своей хватает. Просто я провёл кое-какие расчеты, и мне интересно...
Он полистал страницы портативного кондуита и, тыкая пальцем в собственные авторитетные выкладки, начал доказывать Джорджу, что держать несетевую кондитерскую в текущей экономической ситуации нерентабельно; по всем, даже самым радужным, прогнозам она должна разориться месяца через три, а «Фея-кофея» не похожа на кондитерскую, которая собирается в ближайшее время разориться, значит, её владелец знает тайну, которой мог бы — за вознаграждение, разумеется, — поделиться с коммерческим директором питерского филиала издательства «Мегабук».
Джордж поглядел на собеседника с участием и некоторым ужасом: знай он все эти адские расчеты и прогнозы — ни за что бы не взялся за столь проигрышное дело, а теперь вот оно процветает, приносит доход и даже не думает прогорать.
— Жора, не слушай этого негодяя, мало того что он обидел мою дочку, так он ещё хочет, чтобы мы из-за него разорились! — вмешалась Елена Васильевна.
— Вряд ли он этого хочет, — покачал головой Джордж и обратился к Константину Петровичу: — Вы, наверное, гораздо лучше меня разбираетесь в экономике, я уверен. Но в этих расчетах не учтён очень важный момент: люди. Вернее, их качества. Вы проводили расчёты, исходя из среднего показателя, и вместо живых людей представляли некие манекены со средним набором умений и чувств.
— А надо из какого показателя исходить?
— Из наивысшего. У нас работают люди, которым не всё равно. В сетевом заведении невозможно уследить за всеми сотрудниками, и в их ряды вполне могут затесаться усреднённые манекены. Но у себя я вижу и знаю всё. Поэтому надо бы в ваших расчётах для полноты картины в этой строке прибавить десять, а тут умножить результат на три.
Константин Петрович отложил записную книжку, поправил на носу и без того идеально сидящие очки и на несколько минут глубоко задумался, а потом восторженно произнёс:
— Абсолютно верное наблюдение! То-то я смотрю, мы каждый месяц перевыполняем и перевыполняем план. Я думал, это удачное стечение обстоятельств, но ведь у нас тоже работают люди, которым «не всё равно», — значит всё сходится!
— Какая разница, из-за чего вы перевыполняете план? — пожала плечами Елена Васильевна. — Перевыполняете — и ладно!
— Меня каждый раз удивляет такой результат. Теперь я буду к нему готов.
