— Нет, я не справлюсь, — помотал головой Денис.
— А как у тебя, кстати, с девушками? Ты начал уже с ними встречаться? — полюбопытствовал Виталик.
— Это к делу не относится.
— Ещё как относится. В твоём возрасте я уже...
— В моём возрасте — каком? В том, который указан в паспорте? Или в том, который знает только Даниил Юрьевич? Ты оперируешь недостоверной информацией, это отметает все возможности для дальнейшей дискуссии. А жить в одной квартире с девушкой я не готов. Ещё свежи воспоминания о тех временах, когда я просыпался с мыслью о том, какой сюрприз мне сегодня готовит сестрица Алиса и как я из этого выпутаюсь.
— Да зачем же сразу жить вместе? Для начала надо потренироваться... А потом, может быть, войдёшь во вкус и не захочешь останавливать выбор на одной какой-нибудь кандидатуре, — решил поделиться опытом Виталик.
— Это неуважение к женщине. Это безответственно. И низко. Я же сказал, что ему нельзя доверять, — отрезал Денис.
— Если кому-то из нас и стоит относиться к Виталику с недоверием, так это мне, девушке, — вступила в разговор Наташа, о которой все как-то даже и позабыли, — но я, как видите, не шарахаюсь от него, не жду каждую минуту подвоха. А во всём, что касается работы, он вообще-то никого ещё ни разу не подводил.
— Если не считать сегодняшнего инцидента с гражданками Гусевыми, — кивнул Константин Петрович. — Кстати, Наташа, помнишь, я велел не оплачивать один грабительский счет? Придётся оплатить. Бухгалтерию нам действительно отрубили, и даже Виталик не смог ничего исправить. Марина с Галиной его за это чуть не порешили даже.
— Исправить? — вскочил с дивана Виталик. — Платить надо было вовремя, а не швырять меня в логово к тиграм! Когда-нибудь из-за твоей жадности нас всех здесь порубят в мелкую капусту!
— Кто не рискует быть порубленным в мелкую капусту — никогда не стрижет крупную, — философски заметил Константин Петрович. — Ступай уже, гладиатор. И вы трое тоже не отлынивайте от работы!
Эрикссон отпустил своего безответного раба на волю с одним условием: тот не будет предпринимать попыток к бегству, поселится у старого друга Джорджа, приведёт себя в порядок, чтобы не привлекать внимания, и будет дожидаться указаний учителя, смиренно сидя в кафе. Желательно при этом ничего постороннего не делать: книг не читать, кофе не пить, пасьянсы не раскладывать, — потому что в любое мгновение он должен быть готов вскочить и побежать в неизвестном направлении.
Выслушивая эти наставления, Дмитрий Олегович только мысленно посмеивался: ага, как же, сяду и буду сидеть! Однако, к своему немалому удивлению, он, словно робот, выполнял все указания учителя: освободил Джорджа от необходимости держать в гардеробе несколько безликих предметов одежды, неизвестно как туда затесавшихся, спустился вниз, занял одноместный столик и замер.
Пожалуй, это было одно из самых тягостных испытаний. Даже сидя взаперти, он никогда не оставался без дела: Эрикссон всегда ставил перед учеником чуть больше задач, чем тот в состоянии был выполнить. Теперь же, прозябая в полушаге от свободы, он только и мог глядеть на часы, тоже позаимствованные у Джорджа (стрелки как будто совсем замерли и не желали двигаться), менять позу, откидываться на спинку стула, закидывать ногу на ногу или ставить локти на стол. Джордж, к счастью, не приставал с расспросами и занимался своими делами где-то в другом зале: был самый разгар рабочего дня, люди заходили в кафе пообедать и поболтать.
Дмитрий Олегович окончательно решил, что просидит в «Фее-кофее» весь день, до самого закрытия, но тут как раз учитель соизволил явиться в этот мир во всём своём великолепии. Таким он был в день их первой встречи, когда судьба подающего надежды молодого психолога решила, что судьбой подающего надежды молодого шемобора ей быть куда интереснее.
— Какой послушный мальчик! — одобрительно усмехнулся Ингвар Эрикссон. — Всегда бы таким был, так бегал бы сейчас на свободе. Вижу, ты времени зря не терял.
— Как раз терял, — буркнул ученик. — Только и делал, что терял время, драгоценное время, свободное, вольное.
— Вот размечтался-то! Свободное время — у свободных людей, а твоя рабская доля такова: сидеть тут и делать, что я говорю. И скажи спасибо, что не требую называть меня господином.
— Спасибо, господин.
— Ай, какой молодец, как быстро учится! Надо бы продлить тебе обучение ещё годков на пятьдесят, уж больно мы хорошо сработались. Я вот, кстати, пока ты тут время зря терял, вызнал кое-что интересное про двух хорошо знакомых тебе мунговских Бойцов.
Дмитрий Олегович почувствовал, что его слегка мутит: нет, не от страха, разумеется, а от какой-то свинцовой тоски. Как всё просто, как глупо и просто, — и стоило ли мариновать его несколько месяцев в плену, рассказывать о том, как здорово он может искупить свою вину, если будет работать на совесть, когда всё шло к тому, чтобы притупить его нюх, отвлечь и раскоординировать, а затем отдать на растерзание кошмарным старухам, вооружённым ножами, стилетами, скальпелями, топорами и свёрлами?
Он ничем не выдал своего замешательства, но Эрикссон всё равно прекрасно его понял и ухмыльнулся:
— Ждёшь, что сейчас к нам присоединятся эти славные старушки?
— Здесь не смогут. Здесь Джордж и его товарищи. Товарищ Костыль и вон тот, второй, — они, я знаю, могут справиться с целым отрядом таких старушек.
— Успокаивай себя, успокаивай, — кивнул Эрикссон, вытянул из кармана пачку папирос и вполне натурально закурил.
— Вы что делаете? Разве так можно?
— А что, это зал для некурящих? — Старый шемобор даже смутился.
— Да нет, зал-то как раз для курящих, но вы-то зачем курите, вы же... не нуждаетесь в этом.
— Да что ты говоришь? Большой специалист по нуждам умерших, встречайте, Дмитрий Маркин, он расскажет нам о том, что курить после смерти — вредно! От этого оживают! Когда умрёшь — сам поймёшь, что за все привычки, желания и вообще весь вкус к жизни отвечает не твоё бестолковое глупое тело, а твоя мудрая и бессмертная душа. В частности, моя мудрая душа научилась у моего глупого тела курению крепкого табака, и, когда я нацепляю человечью шкуру, она требует своей дозы.
Эрикссон замолчал и сделал несколько затяжек подряд, как настоящий заядлый курильщик, долгое время вынужденный обходиться без своей вредной, но приятной привычки.
— Это вроде того, как человек какое-то время чувствует боль в ампутированной конечности? — с интересом юного натуралиста спросил Дмитрий Олегович.
— А вот давай позовём наших драгоценных бойцов — и узнаем. Ампутируем тебе конечность, и ты скажешь, чувствуешь её или нет.
— Так вы что, всё это время водили меня за нос, манили надеждой, заговаривали зубы, а на самом деле только и ждали подходящего момента, чтобы отдать этим старым клюшкам?
— Старые клюшки, кстати, помоложе некоторых будут, — загадочно сказал Эрикссон. — Не дрожи так, убивать тебя здесь никто не намерен. К тому же — амулет. Да от такой защиты у тебя должно здоровья прибавиться, непонятно только за какие заслуги.
