Когда залог был внесён, фильмы упакованы в фирменный пакетик сети видеосалонов и надо было откланиваться и уходить, над дверью звякнул колокольчик, и в помещение вошел милиционер. Он только что сменился с поста и решил как-нибудь отвлечься от работы, расслабиться. Скажем, посмотреть «Ментов».
– Вот у него паспорта нет, а у меня с документами всё в порядке, – по инерции заявил Гумир, указывая на Шурика.
– Ох, попадёшься ты мне, когда я на посту! – милиционер добродушно погрозил пальцем беспаспортному нарушителю. – Но поскольку я тоже живой человек и в свободное от работы время преступников не ловлю, то давайте-ка я у вас лучше кино какое-нибудь возьму.
– Вы у нас зарегистрированы? – устало вздохнул Гумир.
– Нет. А что, надо? – совершенно как Шурик незадолго до этого, удивился милиционер.
– Ваши документы, – строго сказал Гумир.
– Вот, пожалуйста, – дисциплинированно протянул ему паспорт милиционер.
– Пойдём отсюда, – шепнул Денису Шурик и потащил его к выходу.
У самой двери, на стеллаже с никому не нужными бесплатными фильмами, Денис случайно заметил оригинальную версию величайшего шедевра Стэнли Кубрика. Не поленился, взял кассету с полки, подошел к уже совсем было отчаявшемуся «хмырю» и молча вложил в его протянутую руку вожделенный фильм.
– Вот спасибо, мальчик, хорошо работаешь, – аж поклонился ему киноман. Он решил, что Денис – сотрудник видеопроката и просто очень хорошо знает своё дело. Что есть чудо чудное и диво дивное, но никак не антинаучный феномен.
Шемоборского жалованья хватает либо на шикарную жизнь, либо на шикарное жильё – во всяком случае, в больших городах. Поэтому перед каждым шемобором всегда стоит выбор: ни в чём себе не отказывать, но прозябать в заурядном мотеле или въехать в царские апартаменты, но при этом перейти на крайне скромный режим существования. Нет, можно, конечно, попробовать найти золотую середину – но эта сказка не для настоящего шемобора. Вот и выкручиваются бедняги как могут, повышают производительность труда, в одиночку сражаются с целыми командами мунгов, лишь бы только переплюнуть своих коллег и стать самым высокооплачиваемым работником – хотя бы на месяц; этого многим вполне достаточно для личного счастья.
Дмитрий Олегович не любит слишком перенапрягаться – работает в своё удовольствие, не отлынивает, но и план перевыполнять не спешит, поэтому во всех городах, кроме Санкт-Петербурга, ему приходится довольствоваться весьма скромным жильём. Ну, и не очень-то его это расстраивает: в этих пропахших нафталином гостиничных номерах и съёмных квартирах он только спит, и то не каждый день, предпочитая проводить время в городе – целый день может в кофейне просидеть, как вот с Машей, или, не присев ни разу, будет носиться за своей жертвой из пригорода в пригород, не считаясь с расходами на такси.
Но в Петербурге, в родном городе, можно позволить себе всё и сразу. Вообще-то, шемоборам в целях обеспечения личной безопасности не рекомендуется заводить близких знакомств, не говоря уже о том, чтобы поддерживать контакты с людьми из своего прошлого. Но почти все плюют на эти рекомендации. Причём не потому, что так уж нуждаются в доверительных отношениях, а просто не терпят, когда кто-то, пусть даже нежно любимое начальство, пытается ограничивать их свободу. Это, кстати, очень удобно в первую очередь для самого начальства – при помощи «близких людей» можно прекрасно шантажировать сотрудников, вздумавших, к примеру, проявлять излишнюю самостоятельность. Только мало кто из шемоборов почему-то об этом задумывается: видимо, все считают, что руководство не способно на такую непорядочность. Наивные люди, хотя, казалось бы, злодеи, каких мало.
Дмитрий Олегович чуть менее наивен, чем многие другие, но рискует точно так же, когда останавливается у своего старинного друга Джорджа в роскошной квартире в самом центре города.
С Джорджем они познакомились в восьмом классе, когда оба перешли в новую школу для одарённых ребят, превратившуюся примерно в это же время из школы в лицей. Началась эта странная дружба с того, что оба парня не явились на занятия первого сентября. Джордж – по уважительной причине: он отдыхал с родителями за границей, а Дима – просто потому, что твёрдо знал по своему предыдущему школьному опыту: первого сентября ничему полезному тебя точно не научат, так зачем зря терять время? На следующий день Джордж явился за пятнадцать минут до начала занятий и занял последнюю парту у окна. Девочки, облюбовавшие её ещё вчера, попытались было качать права, но у наглого захватчика была такая невозмутимая физиономия, как будто они не с ним разговаривали, а с птичками, порхающими за окном, так что барышням пришлось отступить, обдумывая месть. В середине урока в класс вошел Дима и, быстро сориентировавшись в обстановке, направился к единственному подходящему для него свободному месту. Не садиться же за первую парту, правильно? А других свободных мест в классе и не наблюдалось.
Джордж подвинулся ещё ближе к окну – он был не то чтобы недоволен таким соседством, просто сразу захотел показать, что он – сам по себе. А может быть, понял, что жизнь его с этого момента изменится, причём не факт, что к худшему, просто изменится, а он её ещё толком не успел распробовать.
Вскоре эти двое стали самыми знаменитыми в школе хулиганами. Джордж, от природы не склонный к эпатажу, всё время пытался доказать своему новому другу, что он – не какой-нибудь там «хорошо воспитанный мальчик из приличной семьи», и изрядно в этом преуспел. Но, к его величайшему огорчению, наказывали за их общие проделки одного Димку, и тот считал, что это справедливо, правильно и мудро.
– Слушай, ну все же видели, что это я брызнул в лицо Селёдке из газового баллончика! – срывался на крик Джордж. – Почему на учёт в милиции поставили тебя?
– Во-первых, – щурился его друг (тогда ещё не были изобретены сверхтонкие контактные линзы, подходящие для его чувствительных глаз, а ходить в очках он не согласился бы и под страхом смерти), – совершенно очевидно, кто именно принёс баллончик. Во-вторых, всем так же прекрасно известно, что это у меня, а не у тебя конфликт с Селёдкой ещё с прошлой четверти. А в-третьих, всем ещё более очевидно, что ты действуешь не от чистого сердца, а для того, чтобы произвести впечатление на меня. Из этого следует, что виноват, условно говоря, тот, кто целился, – то есть я, а не тот, кто нажимал на курок, – то есть ты.
В школьные годы будущий шемобор обожал говорить красиво. Особенно ему нравилось сбивать Джорджа с толку своими прекрасными логическими построениями.
Вообще-то Джорджа звали Жорой, но он не откликнулся бы на это имя, даже если бы королева школы, Марина-Кэт, позвала его, чтобы уединиться с самой что ни на есть недвусмысленной целью. Жора – скажите, пожалуйста, какое дурацкое имечко подобрали ему милые родители! С таким именем только и остаётся, что податься в исполнители блатных романсов, а Джордж, перебирая по вечерам струны гитары, воображал себя как минимум рок-бунтарём.
Родители Джорджа, разумеется, и виду не подавали, что им не нравится дружба сына с неуравновешенным хулиганом Маркиным, надеялись, что такие разные люди рано или поздно рассорятся навсегда, но этого почему-то не происходило.
