Или подожди, я понял. Делами ты занимаешься чисто номинально, а по-настоящему всем по-прежнему руководит твой папа? Так ведь?
– Представь себе, не только номинально, – Джордж постарался ответить на этот вопрос спокойным и даже скучным тоном, чтобы другу не пришло в голову продолжать неприятный разговор, скатывающийся к самой ненавистной теме – его несамостоятельности и зависимости от родителей.
– Ну, тогда представь, чёрт возьми, что она – посетитель.
– Жить этот посетитель тоже будет у меня? – невинно поинтересовался Джордж.
– Это был бы оптимальный для всех вариант. Но, боюсь, она не согласится. Придётся устроить её в какой-нибудь отель потише, чтобы её не допекали расспросами и вообще поменьше приставали, а то ведь зашибёт ненароком пару десятков человек, она такая.
– Прекрасные у тебя коллеги, – восхитился Джордж. – Впрочем, я знаю одно подходящее место. И это даже не тюрьма и не сумасшедший дом для особо буйных психотерапевтов, а вполне уютный частный пансион. Пристроим. Хотя бы ночью она не будет меня донимать.
– Ты, конечно, произвёл впечатление на девушку, не буду спорить, – ухмыльнулся Дмитрий Олегович, – но вряд ли дело дойдёт до такого, ты уж извини. У неё явно другие планы на ближайшие несколько ночей.
– Не скажу, что я смертельно разочарован, – огрызнулся Джордж, – у меня гораздо более скромные запросы.
– Ну, вот я и вернулась, – жизнерадостно сообщила Анна-Лиза, вновь заполняя собой всё свободное информационное пространство. – Туалеты у вас шикарные! А ещё я немного подслушала под дверью. Вы обо мне сплетничали, и это меня ничуть не удивило. Стоит девушке покинуть помещение, в котором есть более чем один мужчина, – и начинается трескотня и пересуды. Но сплетницами всё равно почему-то считают нас, женщин!
– Это потому, что мы чаще вас догадываемся подслушать под дверью, – успокоил её Дмитрий Олегович. – Пойдём, мой друг, поедим борща, полюбуемся из окна на вечерний город и обсудим твои дела.
Джордж проводил их долгим взглядом – вот так всегда, стоит ему обустроить свою жизнь, привыкнуть к определённому режиму и начать получать удовольствие от такого существования, как на голову ему сваливается Димка, а вместе с ним – какие-то чужие тайны, странные люди и целый калейдоскоп удивительных событий в придачу. Потом Димка уезжает, забрав с собой весь этот цирк-шапито, а Джорджу приходится отстраивать свою жизнь заново и входить во вкус спокойного существования.
Если мунги подходят к вопросу защиты информации со скрупулёзностью, достойной секретных агентов, то шемоборы предпочитают играть с огнём. Во-первых, они уверены в своей неуязвимости (и очень напрасно – многих именно это и губит); во-вторых, непонятно почему полагают, что в случае чего их как исключительно ценных специалистов «прикроют» (то есть верят в помощь «духов» совсем как деревенская девочка Анна-Лиза); в-третьих, не привязаны к какой-то определённой территории, так что, даже проколовшись, вполне могут запутать следы и уйти от преследователей самостоятельно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Дмитрий Олегович и его вновь обретённая «старшая сестрёнка» вполне открыто решили обсудить её проблемы на крыше дома, в котором жил Джордж. Правильно, чего мелочиться! Знали бы, что ближайшее логово мунгов находится совсем близко, пошли бы беседовать прямо у них под окнами.
Квартира, которую Джордж арендовал с тех пор, как вступил во владение Мутным домом и прилегающим к нему рестораном, находилась на последнем этаже, и попасть в неё можно было, только поднявшись по крутой и тёмной лестнице чёрного хода. Это неудобство компенсировала крыша, с которой открывался великолепный вид и которая очень напоминала ту самую крышу, на которой Джордж с Димкой в школьные годы любили посидеть, поговорить о важных вещах, выпить портвейна, выкурить косяк-другой. Впервые поднявшись сюда, добрый господин Маркин весьма иронично отозвался об удивительной особенности некоторых петербуржцев запоминать совершеннейшие мелочи и хранить их в своём сердце годами. На что Джордж заметил, что есть и другой сорт петербуржцев: самые важные моменты своей жизни они называют мелочами, но при этом почему-то вспоминают о них при всяком удобном случае. Словом, обменялись любезностями и, довольные друг другом, отправились на кухню, обмывать встречу.
Теперь на персональной крыше Джорджа оказалась Анна-Лиза – она что-то, смеясь, сказала про Карлсона, которого отсюда непременно бы сдуло, и тогда не миновать землетрясения в Нурланде, а потом замолчала, любуясь впечатляющим переплетением дворов, арок и подворотен, с высоты напоминающим не дело рук человеческих, а некое непостижимое творение природы.
– Нет ничего приятнее, чем после хорошего обеда прогуляться в каком-нибудь красивом месте, – заявила Анна-Лиза, усаживаясь на самом краю крыши. Высоты она не боялась, как, впрочем, и всякой прочей ерунды, которой положено бояться девчонкам.
– Скажите, пожалуйста, каким тонким эстетом она стала. Неужели специализируешься теперь только на художниках и поэтах?
– Ой, да ну, у них никаких желаний, одни муки творчества, – отмахнулась Анна-Лиза. – Я вот в последний раз целую семью порадовала.
«Порадовала» – это значит обвела вокруг пальца, обменяла их бессмертные души на одно заветное желание. Просто добрая фея!
– И как же ты порадовала этих людей? – усмехнулся Дмитрий Олегович. Ему очень понравилось это слово. Надо бы запомнить.
– Довольно легко. Они мечтали уехать жить в жаркие страны: мама, и папа, и двое сыновей. Но им было чертовски лень трудиться по этому поводу. И они жили на пособие и смотрели целыми днями фильмы о жарких странах. Тогда я нашла в жаркой стране одну бабушку, такую старую, одинокую бабушку, которой хотелось понянчить внуков. Страна называется Южная Америка, или что-то вроде того. Начальство помогло мне связаться с одним нашим парнем, Флоренсио, он всё ловко провертел, подделал кое-какие бумаги, немного поработал с бабушкой, чтобы она поверила в дальних родственников из Финляндии, и мои клиенты подписали договор, даже не читая. Они и за пособие тоже так расписывались.
– А что сталось с бабушкой? Она тоже подписала договор? – заинтересовался Дмитрий Олегович.
– Нет, бабушка попалась крепкая, – с уважением к вышеупомянутой бабушке произнесла Анна-Лиза.
– После этого удачного выстрела ты и обрела способность к языкам? – догадался Дмитрий.
– Даже чуть раньше. Мы же с этим Флоренсио не понимали друг друга. Он оказался какой-то совсем бестолковый, впрочем, чего ещё ждать от исполнителей? На испанском, на французском, на английском со мной пытался разговаривать. Нет чтобы по-фински заговорить.
– И тогда по-испански пришлось заговорить тебе?
– Точно. Всё равно, говорят мне, тебе положена премия, ну так вот, получи. Дальше что-то со мной произошло, типа как я оказалась внутри здоровенного куска льда, но не холодного, а вообще никакого. Вот веришь – меня в этот лёд вморозили, в самую середину, а я ничего не чувствую, как будто вишу в воздухе и меня из кондиционера прохладным ветерком холодит.
