Последней каплей стала попытка Анны-Лизы заставить его сменить причёску. Причёска, конечно, не пострадала, Анна-Лиза – тоже, и даже вместо припрятанного в надёжном месте джипа она получила во временное пользование вполне сносные «жигули» не самой древней модели. Зато с утра, после лёгкой разминки в тире, Джордж не выдержал и начал разрубать один узел за другим: сначала выставил из дома Димку и нахальную финскую узурпаторшу (не навсегда, только до вечера), потом раздал указания подчинённым (просто для того, чтобы занять всех делом), а затем поехал на тайную встречу – такую тайную, что для конспирации даже воспользовался маршруткой, а не «жигулями» Анны-Лизы, не говоря уже о собственном автомобиле, начинённом папиным шпионом. На обратном пути Джордж заглянул в пару учреждений и, абсолютно свободный, спокойный и умиротворённый, вернулся в ресторан.
– Уже начали собираться, – доложил официант, едва только хозяин успел разделаться с обедом – неким компромиссом между суточными щами и мисо-супом (хорошо, что посетители этого чуда кулинарной мысли никогда не видели – не то разбежались бы и ославили заведение на весь город!).
Джордж отодвинул тарелку, потом потребовал чаю, долго дул на него, медленно и сосредоточенно пил, мысленно повторяя всё, что он скажет своим товарищам, уже почти бывшим.
«Они используют тебя, неужели непонятно? Им очень приглянулось удобное охраняемое помещение на последнем этаже, за которое не надо платить», – насмешливо сказал Дмитрий Олегович, едва услышав о боевой организации «Народный покой». Намёки на то, что кто-то его использует, Джордж переносил так же болезненно, как и обвинения в несамостоятельности. «Твой Маркин использует тебя!» – частенько говорили ему родители. И приводили сотни доводов в пользу этого утверждения. «Раз он меня использует – значит, я полезный!» – упрямо отвечал Джордж и, хлопнув дверью, уходил на поиски приключений вместе со своим другом. Время от времени он пытался поглядеть на ситуацию со стороны и видел то, что видели остальные: самостоятельный, уверенный в себе Димка, которому тесно в школьных рамках, и рядом с ним – самый обыкновенный, заурядный парень, из кожи вон лезущий ради того, чтобы не оказываться постоянно в тени этого великолепного индивидуалиста. «Конечно, он использует меня. А на что я ещё гожусь?» Но когда становилось совсем обидно, Джордж представлял, как бы уныло он существовал без «этого хулигана Маркина», понимал, что ему необыкновенно повезло, и продолжал, вслед за другом, жадно черпать жизнь столовой ложкой, с жалостью поглядывая на тех, кто так и не решается к ней подступиться, опасаясь обжечься.
Сегодняшнюю акцию Джордж затеял в том числе с целью доказать другу, что «Народный покой» у него под контролем и он в любой момент может попросить этих товарищей покинуть помещение. Речь была продумана, написана, выучена и отрепетирована. Вот сейчас он спокойно открывает дверь, входит в офис, в котором хозяйничают народопокойцы, небрежно кивает им и предлагает Звану (одному из лидеров организации, самому вменяемому) поговорить о том, что пора и честь знать. Но Зван, как назло, о чём-то разговаривал с товарищами в самом дальнем углу помещения, зато Данила и Костыль, ребята крайне агрессивные и упёртые (Джордж всегда старался держаться от них подальше), немедленно отреагировали на то, что их товарищ неожиданно и кардинально сменил имидж.
– А что у тебя с лицом, Егорий? Ты как будто что-то потерял, – ласково пропел здоровяк Данила и провёл пятернёй по своей собственной, густой и пышной бороде – мол, намекаю, ты потерял бороду.
– Да и одежда как будто изменилась, – подскочил к нему невысокий проворный Костыль. – Говори сюда, что заставило тебя изменить нашим принципам?
– Игры кончились! – уверенно заявил Джордж. У него отлично вышла эта фраза – по-взрослому очень, он аж залюбовался собой – и немедленно забыл, что хотел сказать дальше. То есть он помнил основную мысль: «Уходите прочь или платите за аренду», – но к ней должна была подводить аккуратная ковровая дорожка предпосылок и доказательств, которые канули в небытие.
– Какие игры? Ты о чём? – чуткий Зван первым понял, что Джордж собирается сказать что-то серьёзное и, кажется, неприятно-неожиданное.
– Всё, говорю, хватит. Я, значит, тут подумал, – Джордж плюнул на свою прекрасно написанную речь и начал импровизировать на ходу. – Пора нам как-то оформить наши отношения.
– Ну, наконец-то! Давно пора было принять посвящение! – брякнул Никола, представитель Сестрорецкой ячейки, присутствовавший не на всех собраниях.
– Ты чего, мы его давно посвятили, – откликнулось сразу несколько голосов.
– Я не об этом. Я скорее наоборот, – Джордж вышел в центр просторной комнаты, почти не захламлённой офисной мебелью и бумагами: несколько простых скамеек у стен, неширокий стол, покрытый скатертью из небелёного холста, возле стола – стулья, этажерка с самиздатовскими газетами и книгами и сейф с частью партийной кассы (другие части, а также оружие хранились по разным тайникам и схронам на случай предательства, облавы и прочих непредвиденных обстоятельств).
– Ты что ли хочешь нас сам во что-то посвятить? – хихикнул кто-то из младших, но быстро притих, почувствовав на себе тяжелый взгляд Данилы.
– Видите ли, все собственники рано или поздно подвергаются налоговой проверке, – как бы оправдываясь, начал Джордж, – и я не исключение.
Товарищи загомонили, потом притихли и начали рассаживаться по скамейкам и стульям. Костыль опустился на сейф, кто-то устроился на подоконнике. Партсобрание началось как всегда – стихийно, но слаженно. Джордж с первого дня знакомства с этой компанией поражался, как народопокойцы умудряются сохранять порядок, не подчиняясь при этом кому-то одному. «Просто у каждого из нас есть царь в голове, – объяснял ему Зван, – и этот царь лучше всякого умывальников начальника и мочалок командира знает, что и когда нужно делать, дабы было благолепие».
На этот раз во имя благолепия следовало, как минимум, понять, чего хочет товарищ Егорий, какая муха его укусила и что за отношения он собирается оформлять. Надо сказать, что даже рядовые члены «Народного покоя» к разного рода документам, проверкам, ордерам и прочему официозу относились с плохо скрываемым презрением. Что касается лидеров – так они их и вовсе на дух не переносили. Так что в первый момент эти свободолюбивые люди решили, что их бедного богатого товарища измучили проклятые налоговики – сбрили ему насильно бороду, заставили подготовить какой-то дьявольский отчет, и теперь он, слегка повредившись в уме от перенесённых лишений, пришел просить помощи, защиты, а если потребуется – то и мести.
– Где находится эта налоговая? – жестко спросил Костыль. – Если помнишь имена инспекторов, которые с тобой работали, – тоже сгодится.
– Садись, садись, в ногах правды нет. – Никола уступил Джорджу свой стул и устроился на полу, прислонившись спиной к этажерке с самиздатом.
– Дело не только в налоговой. Вернее, в ней тоже. Но я совсем не об этом. Просто нам придётся расстаться.
– Облава? – бесшумно поднялся с места Зван. Остальные приготовились последовать его примеру, чтобы в момент покинуть опасное помещение. – Когда?
