«Отлично! Блестяще! Абсолютное попадание в десятку! Даже в пятёрку! Да что в пятёрку — в четвёрку! — восклицает москвич. — Только надо всё переделать. Вообще совсем. Начало убрать, середину выкинуть, от концовки отказаться. Найдите новые идеи и внедрите их сюда, сюда и сюда. Но в целом — просто гениально!»
Собеседник, вообразивший уже нечто приятно семизначное, улыбается в ответ (а попробуй не улыбнуться, если тебя похвалили) и, не переставая улыбаться (вокруг же скрытые камеры понатыканы), уходит прочь, убирать, выкидывать и отказываться. А также искать и внедрять.
Увидев готовый продукт, питерец мгновенно оценивает все его достоинства и воспринимает их как должное. Зато каждый недостаток воспевает в отдельной небольшой поэме. Он-то думает, что таким образом демонстрирует свою наблюдательность и заинтересованность: в таком хорошем, почти безупречном продукте вон сколько недостатков заметил! Если создатель продукта по неопытности не восхищается критикой, то питерец напрягает усталые свои очи и находит совсем уж неприметный изъян.
Москвич теряет интерес к любому готовому продукту, с которым уже ничего нельзя поделать. Особенно, если сам он не приложил руку к его созданию. «Здорово! — говорит он. — Кстати, а я тут в такую историю попал…» Впрочем, есть один хитрый трюк, и каждый настоящий москвич с детства ему обучен. Говорить о продукте (если нельзя о нём не говорить) надо так, чтобы выделяться, сиять на его фоне кремлёвской звездою. «Итак, если уж вам приспичило, поговорим о вашем творении. Начать следует с того, что сегодня я проснулся, как всегда, утром. Казалось бы, при чём тут то, что сделали вы, а вот скоро узнаете. Проснувшись, я натянул на ноги тапки, а мог бы этого не делать. Пробираясь по тёмному коридору в сторону туалета, я вспомнил ваш шедевр, потом отвлёкся на свои мысли, о которых расскажу вам подробно…» Через пару часов даже сам создатель продукта забывает о том, с чего началась и ради чего затеялась вся эта беседа.
Если питерец что-то искренне хвалит — значит, сам он не сделает лучше, даже перепрыгнув несколько раз через себя. Если москвич что-то искренне хвалит — значит, сам он сделает лучше почти наверняка.
Человек и механизм
Везде, где живого человека можно заменить искусственным механизмом, в Москве именно так и поступят. Так что если вы, дорогой читатель, являетесь роботом-инопланетянином, лучше вам поехать в Москву и устроиться там работать самым востребованным в этом сезоне автоматом. А в Питере наоборот — всегда стараются на место механизмов определить людей. Потому что ни один искусственный разум не в состоянии запомнить сто тридцать восемь способов и сорок девять интонационных отличий произнесения слова «спасибо». Не говоря уже о «пожалуйста», «не за что», «всего хорошего» и «видели ли вы, как вчера сыграл „Зенит“?»
В московских автобусах и троллейбусах давно уже контролёрами служат турникеты. Они не поддаются на провокации типа «А удостоверение матери-героини я дома забыл!», зато их можно легко одурачить, незаметно проползя через весь вагон по-пластунски. Только надо не переусердствовать и не вылезти наружу через выхлопную трубу. Питерского кондуктора так просто не одурачишь — но можно разжалобить. Главное, не занимать его место. Кто по незнанию это место займёт — сам в следующей жизни станет кондуктором. А кто сделает это из злого умысла — превратится в новом своём земном воплощении в турникет.
Даже если у него есть выбор, питерец всегда пойдёт и отстоит очередь к живому кассиру, вместо того, чтобы запихивать с трудом заработанные купюры в подозрительный автомат. Автомат — создание бессердечное. Во-первых, он не даёт сдачи. Во-вторых, на вопрос «Я ведь всё правильно делаю, да?» он никогда не ответит «Конечно, правильно, вы ведь уже сорок лет сюда ходите!» (трудно ответить, что ли?) Ну, и в-третьих — у него такой серьёзный вид, как будто он чем-то очень сильно недоволен. Питерец сразу начинает испуганно озираться и припоминать, что он сегодня сделал такого, что могло разгневать даже механизм. Задумается, бывало, и скармливает автомату купюру за купюрой, пока кошелёк не опустеет.
Если москвич стоит перед выбором: воспользоваться услугами человекообразного кассира или бездушного автомата, то он, конечно, предпочтёт автомат. Потому что не так обидно. Добровольно отдавать свои деньги какому-то дяде (или какой-то тёте, пусть даже она очень симпатичная) — на такое москвич пойти не готов. С автоматом проще — он точно не обогатится за твой счёт, нет у него такой насущной потребности, а значит, этому парню вполне можно доверить несколько сотен или даже тысяч рублей.
В Питере до сих пор можно встретить немало атлантов, подпирающих балконы, портики и прочие архитектурные детали своими красивыми плечами. Это младшие братья тех атлантов, которые, по колено уйдя в болотистую почву, упрямо держат призрачное питерское небо. Тогда как их московские собратья давно устроились кто Рабочим и Колхозницей, кто Петром-Плотником, а тяжёлый свой и неблагодарный труд передали приезжим, которые живо установили чуть ли не в центре города несколько механических поддерживателей неба, умело замаскировав их под комплекс «Москва-Сити».
Питерский человек всегда приходит на помощь механизму: если заболел светофор, на его место тут же встанет регулировщик. Московский механизм тоже всегда поможет человеку: если человек решил прогуляться после сытного ужина, но по ошибке поставил свой автомобиль напротив ресторана, приедет эвакуатор и увезёт автомобиль так далеко, что его владельцу обеспечено несколько часов спортивной ходьбы и не менее спортивной ругани с повелителями этого эвакуатора.
Однако, главным символом Санкт-Петербурга является всё-таки разводной мост — бездушный механизм, как его не символизируй. А главный символ Москвы — это Георгий Победоносец, пронзающий змея. То есть, человек, хоть и святой.
Филиалы
