Где же ты летал по свету,
Где кружил над мертвецом ?
Бабст вдруг брякнул всей ладонью по струнам и сказал мрачно:
— А ведь все равно помрем, Сёма.
— Ничего! И духи помирают, — утешил его отец Симеон. — Ты молись, а там уже не наше дело. Ну, давай, запевай следующую. Хорошо поешь, душевно.
— А ты наливай!
— Нет уж. Бери бутыль. Я тебе должен наливать, а ты — мне. Обычай такой.
Исполнив обычай, Костя снова запел. На этот раз послышалась песня Окуджавы:
Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет...
Голоса новых друзей звучали в унисон.
Княжна тем временем доела последний бутерброд.
— Послушай, Пьер, они так будут пьянствовать до утра, — сказала она. — Давай пока сходим к председателю. Мы ведь приехали не на концерт, а за дедушкиной березой.
— Да, да, ты права, — кивнул Савицкий. — Придется без Кости идти.
Они вышли во двор. Паша сидел на лавочке, обнимая Дуню и что-то нашептывая ей на ухо. Вид у него был гораздо бодрее, чем раньше: щеки порозовели, а дреды боевито торчали во все стороны. Дуня не переставая хихикала, не забывая прикрывать рот ладошкой.
— Оклемался? — улыбнулся Петр Алексеевич.
— Ага. Ты представляешь, оказывается, эти самые ссаки вполне можно пить, если с умом разбавить. Меня Дуня научила. Напоминают «Нихон-сакари джосен», но только маслянистей и букет в два раза гуще. Зачетная вещица! Я думаю, Алексеич, нам надо с тобой об экспортных поставках в Москву перетереть. У меня кореш есть, он манагером в «Дайконе» работает...
— Ой, Пашенька, какой же ты умный! — восхищенно прервала его Дуня. — Такие слова знаешь! Вот сразу видно, что академик!
Она тоже явно попробовала разбавленного напитка: улыбка ее стала еще блаженнее.
— Да не, я всего лишь кандидат наук, — скромно поправил ее Живой.
— Послушай, Павел, мы сейчас идем к председателю, — сказал Петр Алексеевич. — Пойдешь с нами или будешь дальше лечиться?
— Правильно, идите, конечно, — поддержала его Дуня. — Герасим Ильич вас уже давно ждет, наверно. Тут недалеко, четвертая изба от нас.
— Спасибо, мы найдем, — поблагодарил ее Савицкий. — Так что, Паша, идешь или нет?
— Да пусть его лечится, — фыркнула княжна. — Сдохляк!
Она повернулась к Паше спиной и направилась к калитке. Савицкий развел руками и двинулся за ней.
Живой посмотрел им вслед, о чем-то подумал, а потом быстро чмокнул Дуню в щеку и вскочил.
— Эй, погодите! — крикнул он.
Княжна не отреагировала, зато Петр Алексеевич обернулся и призывно помахал рукой.
Паша догнал их уже на улице и обнял за плечи.
— Кота сера меси ногами... — затянул он на мотив харе-кришны. — Охо-хони, меси ногами... А что, ребята, тут можно жить! Мне нравится. Да здравствует Бонзайцево!
Глава 18
Уникальное торговое предложение
На улице было тихо — не гомонили дети, не пело радио, не тараторил телевизор. Где-то на околице лаяли собаки, да из-за соседнего забора доносился храп: видимо, хозяин вкушал на природе завещанный учителем напиток и несколько перестарался. Охотники за березой шли молча.
— Вот она — четвертая изба. Наверное, здесь. Сестренка, ты держись ко мне поближе. Сектанты они, конечно, безобидные, но мало ли что, — озабоченно произнес Савицкий.
Изба ничем не выделялась среди других бонзайских жилищ — разве что косуха у ворот была позатейливее изукрашена. Над дверью висела табличка, выполненная знакомой уже славянской каллиграфией:
ЗАО
КОЛХОЗ «СВЕТЛЫЙ ПУТЬ»
ПРАВЛЕНИЕ
Обед с 14:00 до 15:00
— Как они все тут обедать любят! — заметил Живой.
— Светлый путь — это из буддизма? — поинтересовалась княжна.
— Нет, Верочка, это из марксизма-ленинизма, — покровительственно пояснил Савицкий. — Так, ребята, разговаривать с председателем буду я. Нет возражений? Вот и прекрасно.
На крыльце сидела, подобрав под себя лапки, пушистая серая кошка.
— Беги отсюда, котик, беги! — наклонившись к ней, прошептал Паша. — Забьют же ногами, изверги!
Кошка даже взглядом его не удостоила.
— Какая хорошенькая мордочка! — потянулась к кошке княжна, но тут же спохватилась. — У нас в загородном доме живет несколько кошек, это весьма шарманизирует обстановку.
Кошка проигнорировала и этот пассаж.
Разувшись в сенях и оставив свою обувь рядом с внушительных размеров сапожищами, научные работники вошли в помещение.
Обстановка конторы напоминала старые фильмы про колхозную жизнь. Слева — оставшийся от советских времен комод и выкрашенный голубой масляной краской сейф, рядом — дребезжащий холодильник «Орск». Справа — разномастные стулья с истрепавшейся обивкой. Над стульями до самого потолка рядами висели почетные грамоты. В центре стоял письменный стол, а в красном углу был устроен небольшой алтарь учителя с бонсаями и приношениями. Подоконник тоже был густо уставлен бонсаями.
За столом сидел лысый мужчина с бурятским лицом, на котором очень странно смотрелись усы, окруженные не доросшей до интеллигентной бородки седоватой небритостью. Он что-то быстро писал.
— Здравствуйте, товарищ председатель колхоза! — громко поприветствовал его Петр Алексеевич.
Мужчина за столом вздрогнул, оторвался от работы, поднялся с места и слегка поклонился. Савицкий ответил чуть ли не поясным поклоном, Живой кивнул и сложил на груди руки в индийском приветствии, а княжна Вера сделала изящный книксен.
Хозяин поглядел на странных гостей с опаской, но к Петру Алексеевичу подошел, протянул ему руку и представился:
— Пекунин, Герасим Ильич, глава сельского поселения.
— А мы думали — председатель.
— Ну, по старой памяти зовут председателем. А вы ученые, с Москвы которые приехавши? Знаю, знаю, докладывали.
— Савицкий Петр Алексеевич, — пожал протянутую руку руководитель экспедиции. — Предприниматель. Правнук князя Собакина.
