Вдруг прямо над головой Петра Алексеевича распахнулось окно. Щелкнула зажигалка. Потянуло табаком.
— Мы всегда тока «Вог» курим. Нету бога кроме «Вога», докажь? — раздался девичий шепот. — Главное, чтобы батя не узнал, а то вздрычит.
— А правду ты говоришь, что... — вступила в разговор другая девушка. Последние слова она произнесла очень тихо — было не разобрать.
Видимо, собеседник (или собеседница) кивнул в ответ.
— Фу, ужас!
— Так делают в Париже! — ответила... Вера? Нет, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Ну-у, если в Париже... — протянула одна из девиц.
— Вера! — тихо позвал Савицкий.
— Батя! — хором взвизгнули девицы и отпрянули от окна.
Французская княжна выглянула на улицу и увидела четырежды брата, уже вскочившего на ноги и готового защищать ее от кого угодно, даже от драконов и леших, если это потребуется. Она залюбовалась им: никогда еще ни один мужчина не кидался ей на помощь с такой решительностью.
— Отбой, это мой братишка, — успокоила она подруг. — Пьер, со мной все путем. Надеюсь, вы не начали эксперимент без меня?
— Какой там, — покачал головой Савицкий. — Костя лыка не вяжет, напился с попом.
— Вот сволочи! — в сердцах воскликнула Мурка.
— Да уж, перестарались мужики, — откликнулся Савицкий, несколько удивленный ее реакцией. — Словом, эксперимент переносится на утро. Как раз Косте понадобится большая доза лекарства — это будет его мотивировать. Верочка, а мне показалось, или ты вдруг стала говорить без акцента?
— О, шэр-фрэр! — спохватилась княжна. — Общение с настоящими русскими людьми вернуло меня в лоно народной речи. Я прикоснулась к корням! Я с головой погрузилась в языковую среду.
Она замолкла, сообразив, что слегка переигрывает. Но Петр Алексеевич был удовлетворен этим объяснением. В самом деле, если в доме ее дедушки говорят по-русски, то стоит ли удивляться тому, что происхождение взяло свое. А то, что это произошло именно здесь, в деревне, принадлежавшей Льву Сергеевичу, — особенно показательно. Ведь деревенские люди сохранили истинно русскую речь, даже если иногда разбавляют ее разными хирями, гирями и косухами.
— Кавалер, вы останетесь ночевать с нами или пойдете к себе? — светским тоном поинтересовалась Генриетта.
Петр Алексеевич непроизвольно сделал шаг назад.
— Домой хочете? Устали? Ну, мы вас проводим! — по-своему поняла его замешательство Виолетта.
Петр Алексеевич и Вера шли по уснувшей деревне, держась за руки.
Впереди, как два ниндзя, крались сестры Пекунины. То и дело одна из них прыгала в темноту с воплем: «Сгинь, теньгуй! Скувырнись, вражина!» Судя по тому, что по пути им не встретилось ни одного теньгуя и даже собаки почему-то умолкли, из дочек председателя в будущем могли получиться неплохие телохранители.
Проводив Петра Алексеевича до калитки поповского дома, Вера обняла его, как самая нежная сестра может обнять самого любящего брата, и прошептала на ухо: «А я к девочкам ночевать пойду. У нас разговор есть. Чисто женский».
Савицкий вошел в дом. Бонсай стоял чуть ли не на проходе — это было очень неосмотрительно. Обойдя всю избу и подсвечивая себе мобильником, Петр Алексеевич определил лучшее место для деревца и поставил его на полку рядом с портретом учителя.
— Присмотришь за реликвией? — шепотом попросил он.
Учитель едва заметно кивнул. А может быть, это свет так отразился.
Успокоившись насчет самого главного, Савицкий разделся и прилег в соседней комнате, но сон долго не шел: храпели на два голоса то сходившиеся, то расходившиеся город и деревня, жужжали злые лесные комары, которых Петр Алексеевич в полусне принимал то за теньгуев-кровопийц, то за посланных кредиторами киллеров, тянуло сивухой и рыбным духом. Заснул он только под утро, за час до пробуждения Бабста. И тот не нашел ничего лучше, чем растолкать его в такую рань!
Петр Алексеевич постарался вложить всю боль своей исстрадавшейся души в короткую и емкую фразу: «Костя, уйди, дай поспать, ради бога!», отвернулся к стенке и сразу же провалился в сон. Бабст заботливо подоткнул ему одеяло и вернулся в большую комнату.
Все было ясно и без расспросов: березу принесли вчера вечером — видимо, в то время, когда он выяснял у попа, сколько на этом свете духов. Практический вывод получался тот же, что и всегда: надо меньше пить. Ну, а раз искомый ингредиент отыскался, то откладывать эксперимент было незачем. А та ли это береза? В любом случае проверить можно только опытным путем.
Костя достал из рюкзака менделеевский аппарат и бережно протер его специальной фланелькой. Затем снова пошарил в рюкзаке и извлек оттуда две бутылки водки. Здесь в процессе подготовки опыта случилась небольшая заминка. Некоторое время экспериментатор зачарованно смотрел на цветные тяповские этикетки и облизывал губы. «Ну тяпни, тяпни сто грамм... — нашептывал какой-то искуситель в несчастной Костиной голове. — Хватит тебе и девятисот для раствора... »
Однако хранитель музея Менделеева нашел в себе силы победить нечистого духа:
— Ученый ты или не ученый? — сурово спросил Бабст сам себя вслух.
После этого он залил обе бутылки в воронку — полностью, до последней капли.
Металлическая коробка радостно зашипела, и внутри нее сразу же затикал таймер. Костя схватил агрегат и побежал на кухню. Он еле успел подставить под краник чистый стакан — иначе пролилась бы драгоценная влага.
Убедившись, что процесс идет как надо, Бабст еще раз наведался в комнату и перетащил на кухню березку. Он водрузил ее на стол и присел рядом. Теперь нужно было решить научную проблему.
«Поставим вопрос так: что именно я собираюсь в себя вливать? — думал он. — По идее, в коре пушистой березы очень много бетулина, гораздо больше, чем у других видов. Но тогда возникает вопрос: на кой хрен мы сюда ехали? За бетулином, что ли? Можно было синтезировать эту бодягу в лаборатории или просто ободрать любую березу во дворе. Нет, тут что-то другое... Хитрит князь! Не бетулин это. Ствол-то не белый, а почти желтый. И листочки странные. Значит, он чем-то поливал свой бонсай в самые первые годы. И чем же? Ссаками японскими, что ли? Эх, сделать бы анализ, да как его сделаешь в этой дыре?.. Ну, ладно, рискну! Выпью! Башка уже совсем разваливается. Будем надеяться, что Сергеич, оставляя рецепт, не собирался потравить своих внуков».
Костя взял нож и осторожно срезал немного сухой коры с нижней части ствола. Отыскав в кухонном шкафу ступку и пестик, он мелко истолок кору и засыпал получившийся порошок в аппарат.
Из крана продолжало капать. Экспериментатор прошелся взад-вперед по кухне, поглядывая на стакан. Ему казалось, что таймер над ним просто издевается: специально, назло ему, тикает медленно и неравномерно. Внутри у Кости полыхал пожар, в ближней комнате громко храпел поп, а в дальней тонко свистел носом руководитель экспедиции. Бабст еще раз посмотрел на стакан и облизнулся.
