И он показал на перегородку, скрывавшую бывший алтарь.
Обстановка кабинета директора городской библиотеки Николая Ивановича Сёмина — так представился невозмутимый руководитель — мало отличалась от убранства бывшей церкви. Вдоль стен здесь, как и везде, стояли высокие книжные стеллажи, но письменного стола не было: только два ветхих стула, узкая кушетка и большая стремянка посередине. Загонов для скота тоже не было, но книги все-таки располагались очень высоко на полках — видимо, козы сюда иногда забредали.
Книги на полках были распределены по рубрикам: виднелись закладки «Общие вопросы», «Животноводство», «Растениеводство», «Тепличное хозяйство». Особо выделялись золотые корешки «Ветеринарной энциклопедии» и «Энциклопедии семян». Другие, менее ценные издания были свалены кучей в углу.
— Присаживайтесь! — сказал хозяин необыкновенного кабинета.
Гости сели, а Николай Иванович остался стоять.
— У вас тут что, натуральное хозяйство? — спросил Костя, оглядывая полки с сельскохозяйственной литературой.
— Точно так, — не без гордости ответил директор. — Причем, заметьте, абсолютно самодостаточное. Мы уже пятнадцать лет на полном самообеспечении.
— Не платят?
— Разумеется, не платят, — Сёмин даже пожал плечами в ответ на такой странный вопрос.
— И как же вы... — осознав весь ужас ситуации, княжна осеклась и не смогла договорить до конца.
— Ничего, — спокойно ответил Николай Иванович. — Всему научились постепенно. Зря говорят, что интеллигенция косорукая. Все она может, если жизнь заставит. Морковного чаю хотите?
— Спасибо! — Костя никогда не отказывался попробовать новый для себя напиток.
Ставя чайник на какой-то допотопный примус, Николай Иванович знакомил гостей с достижениями библиотеки:
— Успехи налицо, — отрывисто докладывал он. — В прошлом году урожай картошки в приусадебном хозяйстве повысили на целых семнадцать процентов. Освоили репу. Животноводство тоже на уровне. Восемь коз ягные.
— Какие? — не поняла княжна.
— Стельные. Это для нас самое главное. Будут козлята — будет и мясо на будущий год.
И в директорской манере говорить, и в его уверенных движениях чувствовался крепкий хозяйственник. Костя сразу проникся уважением к этому человеку.
— А у вас тут, я смотрю, даже письменного стола нет, — сказал он. — Присесть, должно быть, некогда?
— Это точно. Некогда, да и незачем. Весь день на ногах, слежу за хозяйством. На мне десять человек библиотекарей, да еще архивист, да из охраны памятников трое осталось и из типографии один. Кроме того, из города периодически заходят коллеги. Всех подкармливаем.
Николай Иванович выдал гостям по кружке кирпичнокрасного морковного чая.
— С мятой, — кратко пояснил он. — И витаминов много, и для почек полезно. Кроме того, весьма питательно. В первые годы капитализма только им от голода и спасались.
Бабст отхлебнул из своей кружки. Чай был сладковатый, густой, душистый и очень вкусный. Глядя на Костю, княжна тоже пригубила экзотический напиток.
— А читатели к вам заходят? — спросила она.
— В прошлом году записалось семь человек. Но в основном голодающие старушки. Приходят подкормиться.
— Значит, книг больше никто не читает?
— Конечно, нет.
— Но как же так! А ваши сотрудники? Они-то хоть читают?
— А вы представляете, какая у них жизнь? Коз надо накормить, помыть, подоить... А огород? А теплицы? Какие уж тут книжки! Нет, не читают. А я читаю. Вот: «Разведение брюквы», — директор показал на книгу, лежавшую на стремянке. — Стараюсь, чтобы хозяйство развивалось строго по науке.
— Но ведь вы же того... просветительское учреждение! — не выдержал Костя. — Что ж, так всю жизнь и будете жить? Надо же делать что-нибудь!
— Просвещать массы уже поздно, — строго и размеренно, словно читая лекцию, ответил Николай Иванович. — Россия миновала стадию культуры и вступила в стадию цивилизации. Поэтому главные задачи интеллигенции — это выживание и самодостаточность. Вот в следующем году думаю взяться за починку дома.
Гости промолчали.
— А вы, собственно, по какому вопросу, товарищи? — спросил директор.
Костя представил свою спутницу — правнучку знаменитого ученого-энциклопедиста Льва Сергеевича Собакина. Он рассчитывал на немедленный отклик, однако директор только наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, а потом покачал головой:
— Нет, не слыхал про такого.
— Ну, неважно, — ответил Костя. — Дело в том, что Лев Сергеевич очень интересовался историей Пырьевска конца семнадцатого века, и в частности, фигурой юродивого Вакха Волосатого.
— А вот про этого слыхал, — кивнул директор. — Однако это не ко мне. Архив у нас — отдельное учреждение.
— А куда идти?
— Далеко идти не надо. Все рядом. Спускайтесь вон туда, в подклет, — и директор показал на дверь в стене. — Там он и сидит. Савельев Иван Иванович, директор и единственный сотрудник городского архива. Только вряд ли вы с ним договоритесь. Человек особенный.
У Кости внутри все запело: теперь цель была совсем близка.
— Ну, мы попробуем! — сказал он. — Сейчас спустимся, только нашим надо позвонить.
Он быстро набрал номер Савицкого и спросил, как дела. Выяснилось, что изгнанные из мэрии руководитель и пиар-директор экспедиции бродят по городу и безуспешно ищут библиотеку. Костя быстро объяснил дорогу и, предупредив, что в здании надо вести себя как можно тише и ничему не удивляться, выключил мобильник.
Морковный чай закончился.
— Спасибо, Николай Иванович!
— Не за что. Я не прощаюсь, еще встретимся. У нас сегодня посадка брюквы. Если что, найдете меня на заднем дворе, у теплиц. Удачи вам, товарищи!
— Спасибо!
Глава 25
В склепе
В помещение городского архива вела узкая винтовая лестница. Костя заглянул в темноту, пробормотал: «Темно, как... — и, оглянувшись на парижанку, закончил: — ...у представителя северных народов в чуме». После этого он достал из рюкзака электрический фонарик.
— С тобой точно не пропадешь! — с искренним восхищением воскликнула Вера Собакина.
А Маша Голубкова мысленно обругала себя разиней — уж что-что, а фонарь с собой захватить можно было! Но с другой стороны — где вы видели французскую княжну, расхаживающую по русской провинции с фонарями?
Бабст спускался первым, проверяя надежность ступеней. Его спутница шла следом и гладила ладонью шершавую кирпичную стену, чуть влажную и местами поросшую мхом.
— Хорошая кладка. Наверное, со времен Лживого Дмитрия осталась? — спросила она.
