— Питер! Там же сейчас, наверное, белые ночи! — закатив глаза, почти пропела она.
— Еще какие белые! — поддакнул Живой. — Спать невозможно!
— По пивку, может? — предложил Дмитрий, вытаскивая из-под скамейки две непочатые бутылки. Лизавета Сенькина подвинулась и, дернув Пашу за руку, усадила его рядом с собой.
Бабст, глядя на это, растопырил руки, изображая бонсай, и подмигнул. Паша понял, вздрогнул и отодвинулся подальше от прелестницы. Отхлебнув пива, он продолжил расспросы:
— А что у вас тут за беда с гастарбайтерами? Чего они хотят? Зачем бунтуют?
— Да чего — денег хотят, как и все. Их же наш добрый мэр на работу взял, а держит впроголодь, — охотно поделился информацией Дмитрий. — Вот они и возражают аргументированно. Требуют человеческой зарплаты, страховку какую-то еще выдумали. А чтобы наши их услышали — взяли в заложники кипяченый зверинец. Всех зверей обещают перебить и сожрать. Даже змей и крокодилов. Стоза переживает сильно.
— Это дочка мэра?
— Ага, — кивнул Мартынов, поежившись.
— Стоза... А почему у нее такое странное имя? — спросила княжна.
— Ну, Михал Иваныч — большой патриот и оптимист. Поэтому когда семь лет назад у него родилась дочка, он назвал ее Стозабаррель, — объяснила Лизавета.
— Понятно...
— А как же у вас так все неорганизованно — стройку начали, а зверей не вывезли? — спросил Савицкий.
— А это уж у нас так всегда! — сказала Лизавета. — Это у нас такой стиль жизни!
— Там пока подготовка к строительству ведется, — пояснил специальный корреспондент. — А зоопарк Лиходумыч на другой конец города, поближе к своему особняку перенести решил. Был там парк культуры и отдыха, а будет тихая поляна с крокодилами. Хотя теперь уже не будет — гасты всех крокодилов схамают.
— Бедные зверюшки! Они-то в чем виноваты? Лучше бы они съели мэра! — не удержалась Вера.
— Так его и съешь, ага! — взвизгнула Лизавета. — Блатная морда!
— Послушайте, но неужели целая армия омоновцев и чиновников не в состоянии справиться с кучкой строителей? — удивился Савицкий.
— Во-первых, среди заложников оказался любимец мэра, — пояснила Лизавета. — А во-вторых, наши пузаны огласки боятся. А ну как журналисты из Москвы пронюхают? Или, еще хуже — правозащитники?
— Да уж, от москвичей этих никакого спасу! Мы их у нас в Питере тоже не любим! — проникновенно сказал Паша.
— Да прям-таки не любим! — вступился за москвичей Бабст.
— А ты молчи, москволюб! Давайте-ка, друзья, выпьем против Москвы.
— Я отказываюсь! — заявил Савицкий.
— Правильно, ты же за рулем. А вы не знаете, братцы, кто за ваш Мэроскреб башляет?
— Откуда ж нам знать? Нам об этом пресс-релизов не присылали, — обиженно сказала Лизавета.
— Мне тоже не присылали. Но мой аналитический ум подсказывает, что в этом замешана волосатая рука Москвы. Они у нас так половину Питера разрушили! Но мы не сидим на месте. Мы протестуем! Я сам лично три митинга организовал.
— Пашка, уймись, — тронул его за плечо Бабст.
— Не уймусь! Тебе всегда было наплевать на культурноисторический облик родного города!
Бабст тяжело задышал, но Савицкий подмигнул ему: пусть, мол, специалист по связям с общественностью работает с общественностью.
Живой вскочил на ноги:
— Не позволю москвичам захватить этот милый славный городок, в котором живут такие отличные ребята и делают такое превосходное пиво!
— Это не наше пиво, привозное, — сказала Лизавета. — Мы же ничего сами не можем! Ничего! Даже небоскреб нам из Москвы строят.
Дмитрий вдруг вздрогнул и посмотрел на нее выпученными глазами. Он как будто очнулся:
— Как это не можем? Все мы можем! А давайте бунтовать! Я щас ребятам в редакцию звякну, номер они сдали... наверное... Придут и поддержат! И пивка заодно принесут, а то кончается уже.
— Ну, прекрасно! Вы сидите здесь и ждите журналистов, а мы все-таки посмотрим, что там происходит, — решил Савицкий.
Оставив Живого пить пиво против Москвы, разведчики спустились с холма.
Пройдя метров сто вдоль реки, они завернули за угол и увидели заасфальтированную площадку, не уступавшую размерами Соборной площади. На ней свободно разместились: две шеренги омоновцев в касках и с прозрачными щитами, три машины «скорой помощи», две пожарных, одна МЧС и пять одинаковых черных джипов. На капоте одного из них сидел сам мэр Лиходумов. Официальные лица как будто ждали какого-то сигнала. Тут и там группами стояли зеваки — любопытные и храбрые краснопырьевцы, решившие взглянуть на штурм своими глазами. По их скучающим лицам было понятно, что представление задерживается, если вовсе не отменяется.
— Да тут «Властелина колец» снимать можно, — с уважением произнес Бабст, указывая на огромные стальные ворота, украшенные массивными заклепками в виде буквы «К».
— Граждане бандиты! Предлагаем сдаться законной власти! — снова раздался дежурный оклик.
— Они не сдвинутся с места, — заметил Савицкий и извлек из кармана мобильный телефон. — Вызываем культурную общественность и сливаемся с мирным населением.
Командир краснопырьевского ОМОНа майор Пыжиков еще дважды лениво предложил «гражданам бандитам» сдаться законной власти. Группа молодых бездельников из числа зевак отделилась от толпы и отправилась искать приключений в другом месте.
И вдруг что-то внезапно и почти неуловимо изменилось в воздухе.
Сначала далеко и невнятно, а потом все ближе и ближе послышалось слаженное пение. Песня приближалась, постепенно стало возможно разобрать отдельные слова, и вот на площадку перед стальными воротами вышел культурный фронт.
Впереди, смело развернув транспарант «Вакху — да! Мэру — нет!» шагали Савельев и Живой. Замыкали шествие Дмитрий Мартынов и Лизавета Сенькина, которым приглянулся придуманный Пашей хулиганский лозунг «Миру — мир! Мэру — хер!» Выйдя к реке, общественность выстроилась фалангой напротив ворот и принялась выкрикивать:
— Это наша пещера!
— Это наша поляна!
— Это наша культура!
— Все люди — братья и сестры!
— Киргизы — не жареные цыпленки!
Савицкий, Бабст и Вера поспешили присоединиться к восставшим и встали впереди плечом к плечу. Глядя на них, в ряды культурного фронта начали вливаться еще остававшиеся у ворот зеваки.
— Это что за... — загремел голос начальника ОМОНа. Спохватившись, он отложил мегафон и скомандовал своим бойцам строиться.
Напротив фаланги культурного фронта быстро выросла другая, куда более грозная фаланга — космонавтов в сверкающих шлемах.
— Сейчас нас постреляют, — обреченно сказал Паша. — Прощай, мое молодое тело, ты знаешь, я всегда старался тебе угождать. Ты доставляло радость женщинам, а теперь так бездарно поляжешь здесь, в этой траве. Надеюсь, что в следующей жизни...
