— Есть хочется, — сказал я. — Лошадь бы съел.
— Это мысль, — согласилась Ишбель.
— Деньжата есть? — спросил Тим.
Сестра отрицательно покачала головой:
— Все потратили.
— Ну и ладно. — Тим достал из кармана трубку.
Мы растянулись на носу нашего суденышка и закурили. Смеркалось, вечер становился все прохладнее. Ишбель откинулась на спину и положила ноги брату на колени.
— Даже не знаю, как быть, — рассуждала она вслух. — Пойти, что ли?
— Как хочешь.
Наблюдая, как колечки дыма переплетаются и тают в неподвижном воздухе, Тим затянул песню, которой нас научил Дэн Раймер. Мы тогда гуляли, все втроем, и встретили его на Старой лестнице в Уоппинге.
Табак — индейская трава,
Срезают ее, подрастет едва…
— Дурацкая песня! — Ишбель толкнула брата.
Тот засмеялся и продолжил, а я подхватил. Помню, как мы сидели на ступенях лестницы с Дэном. Он курил длинную белую трубку и пел, не вынимая ее изо рта:
Вот трубка фарфоровая бела,
На радость нам, покуда цела,
Как жизнь сама, касаньем руки
Она обращается в черепки…
Припев мы затянули хором:
Подумай об этом, куря табак.
[5]
Бывало, мы распевали эту песню с Коббом во дворе зверинца и смеялись, но никогда не могли вспомнить все слова. Вот и теперь мы замолкли после второго куплета и долго лежали в приятной тишине, пока Ишбель тихо и печально не произнесла:
— Мне, наверное, пора идти.
Тим открыл глаза и потрепал ее по ноге. Они с сестрой не были совсем уж на одно лицо, но сходство все замечали. У Тима подбородок был потяжелее, а у Ишбель — волосы темнее на тон. На щеках у нее играли глубокие, выразительные ямочки — они то появлялись, то исчезали. У брата их не было. Забавно, наверное, смотреть на лицо другого человека и знать, что оно совсем как твое. Словно в зеркало глядеться. Порой они так и смотрели друг на друга, будто завороженные. Раз я наблюдал, как они закрыли глаза и, хохоча, ощупывали друг другу лица руками, точно слепые, — у нее все кончики пальцев были обкусаны до крови, а у него пальцы были длинные и изящные.
Мы со вздохом выкинули пустую бутылку в реку, повесили башмаки себе на шеи и по очереди поползли вниз по борту.
Миссис Линвер заставила нас помыться, а потом накормила вкусным прозрачным бульоном. Мистер Линвер вырезал своих русалок, в огне трещали дрова. Мы втроем сидели за столом, возились, пихали друг друга. Миссис Линвер суетливо подбежала к Ишбель и поднесла ей стопку джина:
— Глотни, детка, легче станет.
— Не пойду, и все, — отрезала Ишбель, не глядя на мать, но джин взяла.
— Не строй из себя дуру. — Миссис Линвер бросила сердитый взгляд на спутанные волосы дочери, в беспорядке разметанные по плечам. — Ты сегодня хоть раз к ним расческой прикасалась?
— Нет.
— Оно и видно. Иди одевайся лучше.
— Ты не можешь меня заставить. Никто не может меня заставить. — Ишбель бросила озорной взгляд в мою сторону и неожиданно улыбнулась. «Ты-то понимаешь», — сказали ее глаза.
Миссис Линвер, которая пошла было прочь, при этих словах резко остановилась и повернулась к дочери.
— У меня нет времени! — резко бросила она. — Встань! Сию же секунду!
— Не пойду. — Ишбель разом опрокинула стопку и причмокнула.
— Ты что разнюнилась? — упрекнул ее Тим. — Это же работа — и больше ничего. Мы все на работу ходим.
— А я буду работать, когда захочу.
— Не пойдешь к ним сегодня, завтра они тебя уже обратно не возьмут!
Мать схватила Ишбель за руку и попыталась сдернуть со стула, но девчонка лишь рассмеялась и крепче вцепилась в стол. И только когда он совсем уже накренился и закачался, миски и чашки начали падать, забрызгивая все вокруг, а мы с Тимом ухватились за него, Ишбель отпустила край и дала миссис Линвер стащить себя со стула.
— Не пойду я, слышишь, ты, дура?! — завопила она прямо матери в ухо.
Миссис Линвер поморщилась и потрепала девочку по щеке.
— Надоело! — голосила Ишбель. — Не хочется мне танцевать, можешь ты понять, или ума не хватает?
— Поосторожней! — крикнула миссис Линвер. — Так и оглушить человека можно!
— А мне дела нет!
И тут мать дала ей пощечину. Подобные сцены я наблюдал частенько, но на сей раз вышло иначе, чем обычно. Ишбель ударила мать в ответ. Случилось это мгновенно, в одну секунду, — очки миссис Линвер съехали набок, оставив ее глаза без защиты. Мы с Тимом рты пораскрывали от изумления, Ишбель разрыдалась и рухнула на пол к отцовским ногам. Мистер Линвер бросил мутный кроткий взгляд поверх ее головы, тщательно вырезая чешуйки на хвосте очередной русалки.
Миссис Линвер сняла очки. Губы у нее дрожали, глаза набухли и беззлобно сощурились. Трясущимися руками она нащупала передник и протерла им стекла, печально взирая на нас невидящим взглядом.
— Мама! — Тим вскочил и подбежал к ней, чтобы обнять.
— Когда-нибудь ты все поймешь, бессердечная девочка, — дрожащим голосом произнесла миссис Линвер.
Ишбель вскочила с пола и отрывисто бросила:
— Знаю, знаю, знаю! — По щекам у нее текли слезы.
— Все хорошо, мам, — вмешался Тим. — А ты, — обратился он к сестре, — не расстраивай ее больше. Мам, не волнуйся, все хорошо.
— Да, да, да, конечно, конечно, конечно, — Ишбель натянуто улыбнулась. — Пора мне на работу! На чертову работу.
С этими словами она метнулась в соседнюю комнату.
Двадцать минут спустя мы провожали ее, мрачную и насупившуюся, в «Солодильню». Ишбель наложила толстенный слой пудры, чтобы скрыть отметину от пощечины, и слишком уж ярко накрасила губы.
— Ты никогда за меня не заступаешься, — с упреком сказала она Тиму.
— Неправда.
— Вечно ты на ее стороне.
— А что ты прикажешь мне делать? Я-то вынужден работать. Иногда в четыре утра вставать приходится. И Джафу тоже. Всем приходится работать.
— А мне надоело! — заявила Ишбель и пнула ногой камень. Когда она снова подняла голову, глаза у нее блестели.
Я обнял ее:
— Дождусь, когда ты закончишь, и отведу тебя домой.
— Нечего. — Тим толкнул нас обоих.
Ишбель обняла меня в ответ:
— Спасибо, Джаффи! — Белые крупинки пудры попали мне в нос, захотелось чихнуть. Она была похожа на куклу. — Какой ты благородный!
