— Я уже все сказал. Этого достаточно. Просто никогда не забывай.
— Чего «не забывай»?
Во рту у него была длинная коричневая сигара, и он изящно помахивал ею, создавая вихри неожиданно яркого голубого дыма.
— Вот этот дым, — серьезно произнес он, — помни этот дым до самой смерти. — И принялся тихонько напевать «Табак — индейская трава…».
Нам принесли еще вина и маленькие ярко-желтые пирожные, приторно-сладкие и чем-то пропитанные.
— Вот эти — очень вкусные, — сообщил Дэн, и мы принялись их поглощать, — предел мечтаний. Ради таких пирожных умереть не жалко. — Он усмехнулся. Рука описала в воздухе подобие круга.
— Ты Мадонну когда-нибудь видел?
— В каком смысле? — невпопад спросил я, осушил стакан и тут же схватил бутылку, чтобы налить еще, пролив несколько капель.
На глаз было не понять, сколько осталось вина, но на вес бутылка оказалась тяжелой. Котенок выпал у меня из подмышки и соскользнул на пол с недовольным мяуканьем.
— Мадонну, — повторил Дэн. — Идем взглянем, она на втором этаже.
Я не хотел вставать, но он уже поднялся и жестом пригласил меня подойти туда, где ангел с мандолиной все еще извлекал из своего инструмента небесные звуки кончиками смуглых пальцев.
Я последовал за Дэном.
— Смотри, прекраснее этого ты мало что в жизни увидишь.
Я поднял голову. Живая девушка, та самая, с мандолиной, осталась по левую руку. Мелодия стихла, теперь музыкантша просто бесцельно перебирала струны. Над лестницей прямо на стене была нарисована картина: Матерь Божья развернула свой плащ, покрывая им весь мир. Не знаю, как это получается, но бывают такие картины — глаз не видно, но смотришь и знаешь, какие они, просто знаешь — и все.
— Ты ведь знаешь, — произнес Дэн, выдыхая мне в лицо теплые винные пары, — что у меня есть жена?
— Знаю, — подтвердил я.
— Я люблю свою жену.
Та самая — высокая светловолосая женщина, с младенцем на руках, остальные дети толпятся вокруг ее юбки. Гренландский док. Лондон. Славный Лондон. Ах, этот Гренландский док! И жареная рыба, и серые небеса, и запахи рынка на Уотни-стрит, когда только-только начинает светать.
— Она родилась за городом, — продолжал Дэн, — среди болот.
— Я ее видел.
— Видел?
— На пристани.
— Ну конечно, — пробормотал он, — конечно, ты ее видел.
Мы в оцепенении разглядывали картину. Я скосил глаза и увидел, как девушка в платке лениво разглядывает меня без тени интереса. Захотелось еще выпить. Вернувшись за наш стол, я наполнил стакан почти до краев. Пусть мне потом будет плохо, но это потом, не сейчас. Мне было все равно.
— Когда мне было столько лет, сколько тебе, — снова заговорил Дэн, садясь напротив, — когда, когда… эх, когда же это было… — Размахивая стаканом в такт своим словам, он пролил на пальцы немного вина.
Широколицая женщина подсела к нему и поцеловала его в щеку. На шее у нее висел маленький ключ, привязанный к голубой ленточке. Дэн приобнял женщину за талию и запел, откинув назад голову и прикрыв глаза:
Западный ветер дует,
Брызжет мелким дождем.
Уютно в теплой постели лежать
С любимой моей вдвоем.
Бог ты мой, ну и голос! Не просто голос как у всех, а такой, что до печенок пробирает. У меня снова слезы подступили к горлу. Глупое пьяное сердце! Краем глаза я увидел, как Тим и та девушка выскользнули за дверь. Тяжко вздохнув, сердце упало. Не было для меня нигде уютной теплой постели. Котенок вернулся.
— Ее зовут Элис, — сообщил мне Дэн.
— Элис, — повторил я.
— Элис.
Ох, Элис, Элис. Где же моя Элис? На колене урчал котенок.
От смеха глаза у Дэна превратились в узкие щелочки, а уголки губ опустились. Он подлил мне еще крепкого красного вина и поднял воротник своей куртки. Женщина, сидевшая рядом, закрыла глаза и положила голову ему на плечо, словно приклеилась. Когда Дэн наклонялся через стол, голова женщины наклонялась вместе с ним, точно лисья морда у шикарной дамы на горжетке. Низким доверительным тоном он спросил:
— Я когда-нибудь — когда-нибудь — рассказывал тебе, как видел ангела?
Я помотал головой. Господи, ну я и набрался! Свет от огня плясал на впалых щеках Дэна, отчего он выглядел старым, до ужаса старым.
— Дело было в Вальпараисо.
Он перешел почти на шепот, и мне пришлось наклониться вперед, чтобы лучше его слышать, отчего к моему горлу опять начала подкатывать тошнота.
— Я лежал в канаве, — продолжал Дэн, — и какая-то собачонка только что помочилась мне на плечо. — Он глотнул вина. — «Господи, — сказал я, — спасибо тебе, Господи, спасибо! Ведь могла и на лицо напрудить».
Я прыснул со смеху. Котенок встал и принялся кругами ходить у меня на коленях, впиваясь в них коготками.
— «Воистину, воистину, ты милостив».
При этих словах женская голова на плече у Дэна немного сдвинулась.
Комната поехала вбок. Тонкие иголочки кошачьих когтей прорвали мне штаны и впились в ноги. Во дворе пели на несколько голосов. Кто-то с кем-то ругался, но, судя по интонациям, не всерьез.
— Луна хохотала, глядя на меня, — рассказывал Дэн, входя во вкус, — злорадно поглядывала из-за разбухшей тучи. — Он распрямился.
«Сейчас меня вырвет, — подумал я. — Нет, только не это. Не надо».
— И я заорал на луну: «Над кем ты смеешься?» — Он выбросил вперед руку. — Толстомордая! Слезай вниз и посмейся. Я тебе покажу, что такое смешно!
Дэн вскочил, оттолкнув стол. Бутылка покатилась на пол. Котенок спрыгнул вниз, а женщина незаметно исчезла.
— «Слезай, хватит паясничать!» — кричал я луне.
Он стоял в длинном распахнутом плаще, с всклокоченными волосами, взгляд его блуждал.
— И тогда, — тут Дэн снова сел и понизил голос, — тогда-то и явился ангел. Ростом — футов восемь примерно, очень высокий. Босиком. Ступни у него были серебряные! Можешь себе представить? Ноги из настоящего серебра. И крылья тоже. Они задевали за стены домов по обеим сторонам улицы. Хочешь знать, что он мне сказал?
— Очень хочу, — признался я.
Дэн наклонился ко мне и продолжил свой рассказ еще тише, с необычайной серьезностью:
— Он сказал: «Вставай, глупец несчастный! Вытаскивай свой вонючий зад из канавы и закрой свой бестолковый мерзкий рот, пока я не закрыл его тебе сам». После этого он дал мне пинка! — Дэн схватил себя за запястье и выпятил нижнюю губу. — Но я уцепился за его серебряную щиколотку. На ощупь — холодная. И он взмыл вверх, раз — и полетел, а я так и остался висеть у него на ноге. Он летел к моему кораблю, и городские огни кружились внизу, и ветер свистел в ушах, и корабли в гавани все кружились. — Дэн откинулся на спинку стула и взял стакан. — А потом он опустил меня на квартердек, мягко, как перышко, и сказал: «Считай, что тебе повезло. В следующий раз я утоплю тебя в вине». Обернулся комаром и улетел. Вот и вся история.
