— Их не все время так держат, — пояснил я, — их потом продают.
Скип рассказал мне про рыбку, которую держала его бабушка. Бабушку, по собственному признанию, он очень боялся: она была старая и страшная, с коричневой морщинистой кожей и круглыми очками с толстыми стеклами; одно стекло было заклеено, а второе настолько толстое, что делало глаз похожим на толстую рыбу, плавающую в воде. И смотрела бабушка так, что можно было принять ее за ведьму. И у нее была рыбка — крупная золотая рыбка с роскошным хвостом. Рыбку старуха держала в маленьком стеклянном шарике, наподобие тех, что ставят тебе на спину, когда простудишься. Воды там было всего несколько дюймов, и места хватало, только чтобы вертеться туда-сюда и выписывать всем телом бесконечные восьмерки. Этим рыбка и занималась. По словам Скипа, это было ужасно. Содержимое пузыря было видно как сквозь увеличительное стекло, словно глаза бабушки сквозь линзы очков. Заходя в убогую, неряшливую бабушкину каморку, Скип первым делом видел бабушкин глаз и рыбку, которая наворачивала круги в блестящем шарике, похожем на этот самый глаз. Создавалось впечатление, будто оба глаза следят за ним.
На следующий день на Скипа опять нашло. Мы загарпунили кита, разделка туши была в самом разгаре: из котлов для вытапливания жира поднимался черный дым, а отсветы пламени делали нас похожими на чертей, высвечивая струйки крови, капавшей на палубу из снятого подкожного слоя. Скип стоял рядом со мной у брашпиля и неожиданно отпустил катушку, так что она дернулась, задрожала и ударила мне в спину. Скип просто отпустил ее и отошел, словно кто-то позвал его.
— Эй, мистер Скиптон, что это ты там удумал? — взревел Рейни.
Скип его, похоже, не слышал.
Рейни сделал шаг, будто глубоко вдохнул, вскинул голову и двинулся на Скипа, раздувая ноздри, как паруса. Мартин Ханна кинулся ко мне и встал позади вместо Скипа. Мы принялись крутить катушку брашпиля изо всех сил, продолжая наблюдать за происходящим. Скип поднялся по ступеням на капитанский мостик, глядя прямо перед собой. Он шел твердо, а последние несколько шагов почти пробежал, затем застыл на мгновение, подняв взгляд к ночному небу, и после аккуратно лег на палубу, поджал колени к подбородку, обхватил себя руками, спрятал голову в колени и задрожал, словно от удовольствия и радости, что нашел уютную постель.
Рейни навис над Скипом и принялся пинать его ногами, не в силах остановиться.
— Вставай! Вставай, ублюдок несчастный! — В крике старшего помощника слышались бессилие и ярость. — Ничего с тобой не случилось. Как ты посмел оставить вахту?!
Подбежали Габриэль и Абель Роупер, а затем и Проктор.
Скип перевернулся на спину. Что-то в его лице смутило членов команды.
— Ради всего святого, дайте ему воздуха, — распорядился Проктор.
— Ничего с ним не случилось! — ревел Рейни. — Просто пытается отлынивать от работы.
— Боюсь, он не притворяется, — заметил Абель. — Феликс, сбегай попроси Уилсона дать нюхательную соль.
Как только к носу Скипа поднесли соль, он громко чихнул и резко сел, но сразу упал обратно на спину.
— Что с ним такое? — спросил капитан.
— Припадок — у него бывает, — ответил Абель.
— Ха! — рявкнул Рейни. — Ха!
— Спустите его в кубрик, — приказал Проктор. — Пусть проспится. Нечего в таком состоянии по палубе кататься. Что рты разинули? Доктора, что ли? А ну по местам!
Абель и Габриэль взяли Скипа под руки и поволокли по палубе; глаза его при этом смотрели в разные стороны. Он захохотал и завопил:
— Возьмите меня на паром! Возьмите на паром! — И тут его стошнило.
Через пару часов Скип пришел в себя.
По его собственному утверждению, ничего особенного не произошло: просто потерял сознание. На самом деле, естественно, все было не так. Ночью, когда в кубрике нас было всего несколько человек, он рассказал правду.
— Что-то преследовало наш корабль, — признался он. — Я пошел посмотреть.
Мы все наклонились поближе, чтобы не пропустить ни слова.
— Птица? — предположил я. — Целая стая. Альбатросы или бакланы.
Скип сказал, что это был глаз с крыльями. Глаз с крыльями, который следовал в небе за кораблем.
— Смотрите. — Он вытащил альбом, карандаш и набросал виденное им чудовище.
Несколько секунд все молчали.
— Какого он был цвета? — с усмешкой поинтересовался Тим.
— Не знаю, — ответил Скип серьезно.
— Голубой? Карий? Очаровательный зеленый глаз?
— Гор, — задумчиво произнес Габриэль.
— А веко у него было? Он моргал? И тебе подмигнул?
— Ничего такого.
— Гор, — повторил Габриэль. — Кажется, Гор так выглядит.
— Кто такой Гор? — спросил Скип.
— Бог. — Габриэль недовольно нахмурился. — Египетский. Бог фараонов.
— Откуда тебе известно про фараонов и их богов?
— Разное доводилось слышать, — ответил тот.
— Может, это был мой брат Барнаби? — предположил Скип.
Тим откинулся на койку, заложив руки за голову.
— По мне, так больше на эту фараонову штуку похоже, — заявил он. — Звучит как-то убедительнее.
— И что вдруг Гору от тебя надо? — спросил Габриэль у Скипа.
Скип ответил, что его это явление не удивляет. Оказалось, боги посещали его и раньше.
— Ага, — понимающе произнес Габриэль, и больше никто ничего не сказал.
После этого случая мы все стали внимательнее присматривать за Скипом, но наше путешествие продолжалось без особых приключений. Мы плыли по густому зеленому морю, на поверхности которого наконец вновь показались острова: длинные полоски белого песка и пальмы, склоненные, подобно изящным дамам. Из тумана проступали очертания гигантских гор, розовые и серовато-зеленые утесы. От островов пахло землей и специями, и вода здесь была прозрачной — достаточно было посмотреть за борт, чтобы увидеть стайки ярких рыбок, плавающих в зарослях странных растений, которые двигались в медленном ритме, устремив стебли самых фантастических оттенков и форм к своему небу — поверхности океана.
Мы бросили якорь в какой-то бухте, и жившие на островах белые люди вышли на берег переговорить с капитаном Проктором и мистером Рейни. Комера остался на борту из-за простуды. Из подлеска на краю пляжа за нами наблюдали глаза сотни черных рабов. По возвращении капитан Проктор сообщил, что на острове лихорадка и на берег сходить нельзя. Абель Роупер, Мартин Ханна и Джо Харпер пополнили запасы пресной воды и кокосов, и мы отправились дальше.
Прошел день, другой, третий. Здешние моря заставляли меня замыкаться в себе, погружаться все глубже в себя; все мы почти перестали разговаривать друг с другом. Острова появлялись и исчезали, солнце вставало и заходило, а океан не кончался. Вернулось ощущение бесконечности, неприятное, как предчувствие чего-то недоступного пониманию.
