«Я голоден! — Джиму Джек говорит. —
Ревет в животе прибой!»
А Джимми в ответ: «Остается, друзья,
Отобедать самими собой!»
[10]
— Мы сейчас как раз в тех местах проходим, — заметил Габриэль.
Я лежал на койке, и мысли об обреченном «Эссексе» не давали мне заснуть. Бедные матросы — они ведь ни о чем не догадывались. И другие матросы, и корабли — разными путями они все шли к одному и тому же, с тех пор как на воду была спущена первая лодка.
Помню долгую ночь, падающие звезды, меня покачивает, и слова никак не укладываются в строчку: «Где пляшет девушка с голубыми глазами…» Нет, не то…
Я хотел бы вернуться на Рэтклиффский путь,
На Рэтклиффский путь та-та
Где пляшет девушка…
Стоп.
Где та-та-та девушка в башмачках
Ждет меня или не ждет.
Ее башмачки алей, чем кровь, золотом кудри горят
У девушки пляшущей, что — как знать? —
Ждет меня или не ждет.
9
Безвременье, тянувшееся с того момента, когда мы сразились с драконом, подходило к концу. Сон без сна и сновидений. Вся команда расположилась на палубе и долго пила под звездами. Саймон играл что-то нежное и грустное. Помню, однажды я как-то слышал, как один парень играл на маленькой губной гармошке на набережной возле табачного дока. Музыка лилась и лилась, меняясь, как настроение. Временами она как будто поднималась по лестнице, а потом спускалась. Иногда звенела от радости. Иногда рвала сердце на части. Я стоял пьяный на топе мачты и изо всех сил старался сосредоточиться на том, чтобы продлить это состояние прозрачного и живого опьянения и не соскользнуть в сонное отупение. Чтобы сохранить остроту ума, я пытался, хоть и не слишком осмысленно, прикинуть: если бы парни там, внизу, были музыкой, как бы они звучали? Я мысленно сочинял мелодию для каждого. Для некоторых это было легко, для других трудно. Мне удалось придумать мелодии для всех, кроме Скипа: выбирая подходящий жанр, я колебался между фантазией и плачем. Нигде не испытываешь такой ясности бытия, как в океане, когда так явно и осознанно проваливаешься во внутренний водоворот, когда спишь с открытыми глазами и просыпаешься вдруг от резкого удара сердца… Внезапно меня разбудило пение — там, внизу, на палубе. Иногда казалось, что звезды в небе, вдалеке от земли, кричат. Сотни миль трубят прямо тебе в лицо. Как это было прекрасно: проснуться ночью высоко в небе, в окружении визжащих звезд! Я вздрогнул. Мне показалось, что между мной и людьми внизу миллионы миль, и я испугался, что упаду. Никогда раньше у меня не возникало таких ощущений, и я забеспокоился, что снова заболел, но через секунду в голове у меня прояснилось, а через четверть часа пробила рында, и я спустился вниз.
Внизу я первым делом увидел Джона, который шел сменить меня. За ним большими шагами, стремительный и голодный, огромной горой возвышаясь над палубой, двигался дракон, высоко подняв свои чудовищные мускулистые передние лапы и растопырив когти. Улыбка играла на его длинной, похожей на камень морде, вокруг глаз светились белые круги, отчего взгляд зверя казался мертвенным и безумным. Бледный раздвоенный змеиный язык мелькал, высовываясь на целый фут.
В этот момент я будто снова оказался на Рэтклифф-хайвей, мне было восемь лет, и на меня надвигался тигр. И то и другое — одинаково невозможно. Но на этот раз я испугался.
Когти рептилии клацали по палубе. Я крикнул Джону: «Господи! Дракон!» Джон обернулся, издал нечеловеческий вопль — и все смешалось в вихре безумия.
Мы побежали вдоль левого борта. Дракон не отставал, слышно было, как его когти царапают доски. Остальные члены команды праздно валялись вокруг: трудно было представить себе более мирную картину, пока мы не промчались сквозь нее, преследуемые чудовищем, — и начался настоящий ад. Зверь как безумный носился по палубе, мы как безумные удирали от него. Корабль превратился в сцену кукольного театра, по которой бегали и кричали нелепо подпрыгивающие марионетки. Испещренное звездами черное небо тоже кричало. Тим вскочил на котел для вытапливания ворвани. Джо и Билл забрались на брашпиль. Еще четверо или пятеро парней нырнули в сходной люк, расположенный на баке, а остальные метались туда-сюда в полном смятении. Скрипка Саймона валялась под ногами, ее гоняли по всей палубе. Все были пьяны, дракон бушевал на свободе. Его когти заскользили по доскам, он врезался в борт корабля, по-черепашьи приоткрыл пасть, резко развернулся и яростно бросился на кучку матросов, которые тут же рванули врассыпную. Джон Коппер, Феликс, Генри Кэш, Ян. Ян кричал низким, хриплым от страха голосом. Где-то как ветер ревел мистер Рейни. Скип с круглыми от ужаса глазами показался из-за брашпиля. Мистер Комера схватил меня за плечо.
— Вставай, Джаф, — сказал он, — пойдем, поможешь мне загнать его.
Дэн Раймер, пьяный вдупель, ухмыляясь, как рождественский дед, стоял на бочке, подняв руки, словно дирижируя оркестром. Мокрые грязные патлы выбивались из-под съехавшей набок кепки. Он кричал:
— Ко мне! Ко мне! Сюда!
Я старался держаться рядом с Комерой. Вот уж кто всегда сохранял рассудок.
— Сюда, Джаф! — крикнул он.
Я совершенно не понимал, что делаю. Длинные ноги Комеры мелькнули на противоположном конце палубы.
Дракон рванулся в мою сторону, я бросился бежать и чуть не разбил себе лоб о Билли Стока, который пытался спастись тем же способом. Я слышал жалобный голос Тима, который звал: «Джаф! Джаф!» — и всхлипывания Скипа. Не знаю, что происходило на самом деле, мы все беспорядочно носились и кричали, и клацанье скользящих по палубе когтей раздавалось повсюду. Потом, помню, я бежал за Комерой мимо клетки с поднятой решеткой, рядом с которой валялся альбом Скипа, широко раскрытый и с помятыми страницами. Комера сказал:
— Останься здесь, Джаф! Залезай на клетку и приготовься опустить решетку, когда мы загоним его внутрь.
Я запрыгнул на клетку и вдруг отчетливо осознал смысл происходящего. Мне не было видно, что творится за брашпилем, я только слышал крики, вопли и грохот. Я весь трясся, зубы стучали, и тихий голос у меня в голове повторял: «Это добром не кончится, это все очень и очень скверно, а ты не готов». Очень странно было оказаться в этот момент в полном одиночестве. Затем, совершенно внезапно, прямо передо мной появился дракон. Его грязная голова с темными провалами плоских ноздрей и слуховых отверстий была обращена вверх, круглые блестящие глаза с порозовевшими кольцами вокруг них полны коварства. В этих глазах было что-то такое, от чего у меня в горле образовался ком. Снова мелькнул раздвоенный язык, чудовище разинуло и захлопнуло вместительную пасть, поднялось на задние лапы и уцепилось огромными когтями за крышу клетки. Оно могло легко дотянуться до меня. Передние лапы были подобны толстым стволам старых деревьев, растущих с незапамятных времен. Еще раз сверкнул и исчез длинный желтый язык, и показалась огромная широкая пасть, ребристая, как стиральная доска. Ящер пристально смотрел мне в глаза, и в его холодном взгляде не было ни злобы, ни сострадания, ничего доступного пониманию. Это было совсем не то же, что встретиться взглядом с собакой, кошкой или даже тигром. В глазах рептилии я видел только полное равнодушие. Она могла бы убить меня, разорвать на части зубами, и это бы не имело никакого значения. Я значил для дракона не больше, чем выбившийся из земли зеленый росток для сжевавшей его овцы.
