Мы немного помолчали. Затем мистер Рейни опустил саван в воду, и море поглотило его.
Последние минуты корабля были похожи на смерть кита. Из каждого стыка сочилась густая желтая кровь: из мертвых глаз, из сердца. Весь китовый жир, который удалось собрать с тех пор, как мы покинули Гренландский док, растекся вокруг по поверхности моря, и судно медленно уходило в него, блестя на солнце.
Конец.
Помню этот момент: вокруг — океан, над головой — небо. Слишком необъятное.
Капитан сверился с секстантом. Рейни перебрался к нему в шлюпку, где они принялись тихо совещаться. Мне казалось, они не пришли к единому мнению, но в конце концов мистер Рейни вернулся, прикусив нижнюю губу. На лице его была написана решимость. Капитан распорядился отойти от места крушения на несколько миль к юго-западу, лечь в дрейф на ночь, а утром оценить ситуацию. Слава богу, хоть дождь прекратился.
Ставьте паруса, ребята.
Нас было по шесть человек в шлюпке. В нашей на веслах: я, Тим, Дэн, Габриэль, Ян и Рейни. В капитанской: Скип, Саймон, Джон, Даг, Уилсон и сам Проктор. Мистер Рейни сидел у руля. Капитан крепко сжимал мушкет. Сделанные нами мачты устояли. Как далеко мы успели уплыть — не знаю. Ночь стояла темная, все казалось ненастоящим. Мы легли в дрейф, и я уснул, мучимый жаждой. Прежде чем расположиться на ночлег, мы выпили немного воды, но капитан сказал, что воду надо беречь: готовиться к худшему и надеяться на лучшее. Меня тошнило, сухари в горло не лезли. Спали мы жадно, отчаянно стремясь забыться. До рассвета еще было далеко, но я уже почти проснулся и принялся в уме перебирать имена членов команды, но сил не было, приходилось все время начинать сначала, и так без конца. Кого мы недосчитались? Сэма Проффита, мистера Комеры, Феликса Даггана…
Казалось важным подумать о каждом из этих людей по очереди, вспомнить все, что я знал о них. Сэм Проффит: старый негр, водянистые глаза, коротышка. У мистера Комеры был сын, совсем еще ребенок. Феликс. Феликс Дагган. Что мне известно о нем? Ничего. Голова круглая как шар, корчит рожи. Сэм, Феликс — с этими разобрался. Мистер Комера. Билли: белые глаза. Генри Кэш: прилизанные волосы, плечи над водой — толкает перед собой ящик с инструментами. Что бы мы делали без этого ящика? Наш спаситель. Ничего о нем не знаю, да он и не нравился мне никогда, казался самоуверенным наглецом. Гладкие мокрые волосы — Генри был похож на выдру, когда нырнул в последний раз. Выглядел в ту минуту моложе своих лет. Кто следующий? Джо. Джо Харпер. Я видел, как бочка с ворванью сбила его с ног. В руках он сжимал скрипку Саймона, но ее вышибло ударом. Где он теперь? Где мистер Комера? Куда подевались Абель Роупер, Феликс Дагган, Мартин Ханна? Я перебирал в уме всех пропавших товарищей, снова и снова, будто пересчитывая овец, доказывая их существование и невозможность конца.
Вельбот — хитрая штуковина: двадцать шесть футов в длину, легкая, остроносая и быстрая посудина. Но наши выглядели жутковато: неповоротливые, залатанные вдоль и поперек, с самодельными мачтами и парусами, надстроенными бортами, перегруженные разным скарбом. Ничего нет лучше вельбота, чтобы носиться по волнам, но наши усовершенствованные шлюпки получились громоздкими и неуклюжими. Мы гребли весь день, пока солнце не село. Луна взошла на востоке.
— Видали такое? — обратил наше внимание Дэн. — Лунная радуга.
Ночная радуга раскинулась на западном горизонте, на фоне тучи. Небо под ней казалось бледным.
— Будем считать, что это доброе предзнаменование, — в голосе Рейни послышался легкий сарказм, — как радуга, которую увидел Ной.
Старпом был настроен воинственно. Над круглым блестящим левым глазом он прилепил грубый пластырь и оттирал кровь, которая постоянно просачивалась сквозь него и капала на большой синяк под нижним веком.
— Дэн, что теперь будет? — высоким задыхающимся голосом спросил я и потянул своего наставника за рукав, как маленький мальчик.
В груди болело, будто я готов был вот-вот заплакать — но не из-за того, что мы все оказались в таком положении. Скорее, это было как-то связано с тем, как Дэн приобнял нас с Тимом, когда мы залезли в лодку, и с тем, как он вел себя все это время — словно происходящее было лишь частью повседневной рутины, чем-то совершенно обыденным.
— Не волнуйтесь, парни, — сказал он привычным тоном, — бывал я в передрягах и похуже, вы уж поверьте. Не бойтесь, домой я вас доставлю.
Он даже улыбнулся нам. Улыбнулся. Как будто ничего страшного не произошло. Меня вдруг потянуло к нему, словно он был матушкой или кем-то очень близким; вспомнилось, как она умела ободрить, рассказать что-нибудь веселое еще в те времена, когда мы жили в Бермондси и за стеной раздавались крики и визги. «Ты их только послушай, Джаффи, — говорила она с улыбкой, вскидывая голову, — жизнь во всей красе. Иди ко мне, давай спою тебе песенку».
Да, действительно, дела наши плохи, но мы должны справиться. Мы всегда справлялись.
— Что теперь? — переспросил Дэн. — Во-первых, как сказал капитан, будем держаться вместе. Идти под ветер. Хлеба и воды у нас в достатке — будем экономно расходовать, хватит дней на шестьдесят. А за это время мы наверняка успеем встретить какое-нибудь китобойное судно. Думаю, их тут немало ходит. Ну а в самом худшем случае дойдем до Южной Америки. Лодки у нас крепкие.
Мистер Рейни взглянул на него так, будто знал, что все это неправда.
— Не надо врать, Дэн, — сказал Тим, — мы не идиоты.
— Я не вру, — возразил Дэн и пристально посмотрел на Тима. — Ты не знаешь, о чем говоришь, а я знаю. Не теряй голову, делай, как тебе говорят, и мы все доберемся до дому.
Капитанский вельбот шел прямо по борту, и мы зажгли фонари. Нам роздали еду. Посмотрев на соседнюю шлюпку, я представил себе, каково там, и порадовался, что попал к Рейни. Здесь было безопаснее. Дэн, Габриэль и Ян знали, что делают. В капитанской шлюпке сидел Скип, со своей плоской физиономией, бессмысленной, как пустая тарелка.
— Все время будет хотеться есть, привыкайте, мальчики, — сказал Дэн.
Ломоть засохшего хлеба и два глотка воды. Боровам тоже досталось воды; надо было сохранить их в живых. Никакого табака. Никакой выпивки. Сейчас бы затянуться разок, да рому — чтобы тепло разлилось по телу. Рейни — известный любитель выпить — страдал от недостатка и того и другого. Руки у него дрожали, а в глазах читалось отчаяние. Он выглядел как человек, который чувствует себя плохо, но пытается не обращать на это внимания. Примерно так же ощущали себя и все остальные. Мы сидели в шлюпках оцепенелые и притихшие, пока Скип, глядя на кусок сухаря в собственной руке, не произнес ошарашенно:
— Это я во всем виноват.
— Идиот, — возмутился Джон Коппер, — при чем тут ты?
— Это я, — захныкал Скип, размазывая сопли. — Я плохо себя вел.
— Может, оно и так, — сурово произнес капитан, — но теперь это уже не важно. Ешь.
— Я убил мистера Комеру. Я так его любил. Я всех убил!
