— Порядок? — спросил Джемрак.
Он стоял у загона с черным медведем и беседовал с плотным коротышкой в длинном плаще и резиновых сапогах. Над их головами в полоске света, вырывавшейся из задней двери, клубился дым.
— Полный порядок! — отозвался Тим и повернулся ко мне. — Видишь этого парня? Это Дэн Раймер. Когда подрасту, пойду с ним в море.
Джемрак вызвал нас в контору. Когда мы заходили с черного хода, от сильного аромата горячего кофе у меня потекли слюни. Дрожащие тени от фонаря двигались вместе с нами через комнаты с синешейками и попугаями. В конторе было совсем светло. Балтер разливал кофе из высокого кофейника. Над чашками медленно поднимался кольцами горячий пар, смешиваясь с голубым дымом.
— Славно сработано, Дэн, — произнес Джемрак, вытаскивая стул из-за конторки. — Надолго теперь домой?
— Домой — это дело такое: всегда оказывается, что слишком ненадолго и в то же время — слишком надолго, — ответил Дэн Раймер, снимая шапку. Голос у него был грубый, точно наждак.
Чашки с кофе стояли у Балтера на столе, и я чуть в обморок не падал от аромата. Но с ногами творилось нечто ужасное.
— Вот мальчик, о котором я тебе рассказывал. Тот, что не побоялся тигра по носу потрепать.
— И теперь не боится? — Коротышка обернулся и уставился на меня щелочками глаз.
Изо рта у него торчала длинная глиняная трубка, белая, совсем новая, и дым из нее вился вокруг его головы. Я постепенно оттаивал, и боль в ногах становилась невыносимой. По щекам у меня потекли слезы. Лицо у коротышки было морщинистое, отчего он походил на черепаху или ящерицу, и в то же время он казался молодым — в жестких темных волосах не было и намека на седину.
— Ему ботинки нужны, — сказал Тим.
Все перевели взгляд на мои ноги — синие от холода, с огрубевшими, как у зверя, подошвами. Бинты, которыми были замотаны пальцы, промокли насквозь.
Коротышка присел на стул, снял сапоги и вместе с парой толстых ярко-красных носков — штопаных-перештопаных — и натянул на мои замерзшие ноги.
— Жена вязала, и штопала тоже она. Ты только глянь. Она у меня такая. Все умеет.
Он протянул мне кофе и добавил:
— Домой придешь, ноги-то отмой.
Носки, конечно, оказались слишком большими и болтались на мне, как два мешка, но я обмотал их кромки вокруг лодыжек, и они еще хранили тепло ног моряка.
Работать в зверинце мне понравилось. Я присматривал за животными. Мистер Джемрак купил мне ботинки. Мы подметали двор, чистили клетки и загоны, меняли солому, воду и корм. Большой Кобб делал тяжелую работу. Балтер по большей части вел бухгалтерию, но, если было надо, спускался во двор, где умело и ловко управлялся с разным зверьем. Во всех его жестах сквозило небрежное высокомерие профессионала. Он как будто говорил: все эти львы, крокодилы, медведи и удавы, способные проглотить человека целиком, — сплошная ерунда.
Тим вел учет поголовья. Я считал, а он записывал. Итак:
Один китайский аллигатор. Аллигатор с улыбкой растягивался рядом с нами за железной решеткой, половина туловища — в воде, половина — снаружи.
Четыре японские свиньи.
Четырнадцать бесхвостых макак.
Двенадцать кобр.
Восемь волков.
Одна газель.
Шестьдесят четыре черепахи. Это навскидку. Точно сосчитать было невозможно: они постоянно переползали с места на место.
Мы с Тимом ладили — но только до тех пор, пока я ему во всем уступал. Он умел улизнуть в самый разгар работы, оставляя мне самую неприятную часть очередного поручения. «Я в сортир», — заявлял он и исчезал на полчаса. Но в присутствии Джемрака Тим всегда был при деле — весело насвистывал, толкал перед собой тележку, изображал усердный труд. Он помогал Джемраку с тех пор, как научился ходить, — так он мне говорил. «Без меня ему не справиться». У Тима была манера вечно выскакивать вперед, показывать мне свое превосходство, оттирать меня плечом. А я молчал. Что я мог возразить? Тим — высокий, симпатичный, светловолосый, и я — маленький, грязный и зачуханный, существо с другого берега. Стоило ли рисковать и раскачивать волшебную лодку, переправившую меня на эту сторону реки? Нет, конечно. Пусть даже он раздавил яйцо у меня в кармане. И скормил сэндвич с мучными червями. Зато он научил меня, как правильно держать на руках обезьяну, как не дать лягушкам засохнуть, а сверчкам — намокнуть, куда следует встать, чтобы эму тебя не лягнул, как щекотать медведя, как разводить цикад и отрывать головы мучным червям. Хотя чаще всего приходилось выгребать из загонов навоз, выливать помои, готовить корм и менять воду. Заходить к буйным приматам или кормить больших кошек могли только Кобб или сам Джемрак. Правда, к старику Смоуки заходить разрешалось и мне. Он был добрый. Но на третий день его погрузили на телегу и увезли. Он выглядывал из ящика с тем же невозмутимым выражением, с каким сидел у себя в загоне. Никто из зверей не задерживался надолго, за исключением попугаихи в прихожей, тукана Чарли и особой свиньи из Японии: Джемраку она почему-то пришлась по сердцу, и он разрешал ей свободно бродить по двору, оставляя липкие черные катышки повсюду, где я как раз успевал подмести.
Торговля шла бойко.
Мой тигр отправился в Константинополь жить в саду у самого султана. Я представлял себе жаркие зеленые заросли, полные цветов, и мерцающие пруды, по берегам которых вечно бродит мой тигр. Воображал, как султан выходит на прогулку в сад и сталкивается с ним лицом к лицу.
В пятницу — недели не прошло, как я поступил на работу, — Джемрак послал нас с Тимом в свою лавку после закрытия — убрать за птицами, покормить рыбок и почистить масляные лампы (партия, прибывшая на корабле из Индии, оказалась слишком грязной). Лавка располагалась на Рэтклифф-хайвей: два больших окна, а над ними дважды написано: «У Джемрака — У Джемрака». Уже темнело, и я подустал: дни и ночи сливались в бесконечный сон, я носился между зверинцем, «Матросом» и домом, матушку почти не видел: у нее были какие-то странные смены на сахарной фабрике. Лавка была похожа на пыльный лабиринт и, пока мы рыскали по ней с фонарем, который отбрасывал дрожащие тени, показалась мне местом жутким и таинственным. Каждый дюйм пространства был чем-то заполнен. Со всех сторон на нас надвигались стены. В центре, у лестницы, стоял манекен — голая женщина с черными, собранными на макушке волосами. При взгляде на нее у меня мурашки пошли по спине. «Из Японии, — просветил меня Тим. — Смотри, ей руки и ноги можно крутить». И он завернул ее в такую дикую позу, что в пляшущем свете фонаря она стала похожа на демона.
Из основного зала вглубь лавки уходила паутина маленьких комнатушек, ступеней и узких проходов; стены были увешаны десятками картин: идолы, духи, драконы, цветы с причудливо вывернутыми лепестками, горы и фонтаны, дворцы и жемчужины… Все это проплывало перед глазами, словно во сне. Зеленый бог следил за мною со своего трона. Один из залов был забит доспехами, ножами, кинжалами, японскими шелковыми тапочками, еще там был огромный гонг и кроваво-красная, покрытая лаком арфа, украшенная драконьей головой со свирепыми вытаращенными глазами. Тим водил меня по лавке с невероятной гордостью: можно было подумать, будто он лично обнаружил и велел отправить домой каждое из сокровищ, доставленное сюда из самых удаленных уголков мира.
