— Это точно, — настаивал Бельбо. — Девятнадцатый век просто одержим подземельями. Жан Вальжан, Фантомас, Жавер и Рокамболь только и делают что лазают по туннелям и клоакам. Да господи, если подумать, весь Жюль Верн стоит на этом! Его книги — сплошное инициационное откровение о секретах подполья! Путешествие к центру земли! Двадцать тысяч лье под водой! Пещеры таинственного острова! Подземное царство Черной Индии! Полезно выло бы нанести на карту все жюльверновские маршруты и несомненно мы увидим извивы тектонического Змия, восстановим схему мегалитических Яший для каждого континента. Наш друг Жюль Верн изучал вдоль и поперек сетку силовых трансгрессий.
Я решил подбросить дровишек в огонь.
— А как зовут главного героя «Черной Индии», помните? Джон Гарраль! Это анаграмма Грааля.
— Вот что значит свежий глаз практического человека. Мы, слава богу, не какие-нибудь книгочеи. Мы подходим к делу просто. Робур Завоеватель — Robur le Conquerant R. С. — Роза и Крест. «Робур», прочитанное навыворот, дает «Рубор» — рубиновый цвет розы.
85
Филеас Фогг. В этом имени — уже вся программа: эас — по-гречески имеет мысл всеобщности (так же как пан — и поли-), так что Филеас это то же, что Полифил. Что касается фамилии Фогг, по-английски она означает туман… следовательно Верн принадлежал к тайной ложе «Le Brouillard» — «Тумана». Он в частности был до такой степени любезен, что проинформировал нас о взаимоотношениях между этой ложей и розенкрейцерами, ибо что такое есть его герой, благородный путешественник по имени Филеас Фогг, если не Роза + Крест? А кроме этого, разве он не принадлежит к Реформ — Клубу, инициалы которого, R. С., совпадают с реформаторским РозенКрейцерством? Реформ-Клуб находится на Пэлл-Мэлл, таким образом снова возникает мотив «Сна Полифила».
[118]
Мишель Лами, Жюль Верн, инициированный и инициатор
/Michel Lamy, Jules Verne, initiee initiateur, Paris, Payot, 1984, pp. 237–238/
Восстановление заняло у нас много дней. Мы прерывали работу, чтобы сообщить друг другу о последних связях, мы просматривали все, что попадало под руку: энциклопедии, газеты, комиксы, каталоги издательских фирм, читали по диагонали, выискивая ассоциации, переворачивали букинистические лавки, обнюхивали газетные киоски, с головой погружались в манускрипты сатанистов, мы спешили в нашу контору, чтобы с триумфом бросить на стол новейшую находку. Когда я вспоминаю эти недели, все дело кажется мне грозным и неистовым, как фильм Лэрри Сэмона, где действие происходит с рывками и прыжками, где двери открываются и закрываются со сверхзвуковой скоростью, в воздухе летают торты с кремом, где мы видим погони по лестницам вверх и вниз, сталкивающиеся старые автомобили, обваливающиеся полки стеллажей в бакалейной лавке и груды консервных банок, бутылок, головок сыра, брызги сельтерской воды, взрывающиеся мешки с мукой. И наоборот: когда я вспоминаю перерывы, мертвые периоды, то есть остальную жизнь, кружившуюся вокруг нас, то все могу снова прочесть, как если бы это происходило в замедленном темпе. План формировался в ритме, характерном для художественной гимнастики, это напоминало медленное вращение дискобола, осторожные движения толкателя ядра, длительные перерывы между ударами мячика во время игры в гольф, минуты бесполезного выжидания в бейсболе. Как бы то ни было, каков бы ни был ритм, судьба нас награждала: кто хотел найти связи, всегда и везде их находил, мир — это сетка, водоворот свойств, каждая вещь отсылает к другой, каждая вещь объясняет другую…
Я ничего не сказал об этом Лие, чтобы не раздражать ее, я не обращал внимания даже на Джулио. Проснувшись ночью, я осознал, что Рене Картезиус — это R.C. и что он тратил слишком много энергии на поиск розенкрейцеров, а затем — на опровержение информации о том, что нашел их. Откуда такая одержимость Методом? Метод служил для отыскания тайны, которая околдовала всех посвященных Европы… Кто прославлял готическую магию? Рене де Шатобриан. А кто написал во времена Бэкона «Steps to the Temple»? Ричард Крэшоу. А наконец, Раниери де Кальсабиджи, Рене Шар, Раймонд Чандлер? А Рик из Касабланки?
86
Данное знание, не утраченное, по крайней мере в материальном его аспекте, богобоязненные мастера переняли от монахов Сито… В прошлом веке они были известны под именем Компаньонов Французской башни. Это к ним обратился Эйфель для выполнения своего проекта.
Луи Шарпантье, Тайны Шартрского кафедрального собора
/Louis Charpentier, Les mysteres de la cathedrale de Chartres, Paris, Laffont, 1966, pp. 55–56/
Итак, мы видим, что вся история нового времени наполнена хлопотливыми кротами, роющими под земной корой, разведывающими планету изнутри. Но внедрялась наряду с этой и другая, встречная методология, внедрялась теми же бэконианами, и результаты их работы находились на глазах у всех, но никто ничего не замечал… Перерывалось подполье, велась разведка в глубинных складках, однако кельты и тамплиеры не ограничились бурением скважин, они еще вдобавок и втыкали повсюду шипы высотою до самого неба, чтоб пересылать сигналы от мегалита к мегалиту и улавливать взаимовлияние звезд…
Эта мысль овладела умом Бельбо в одну бессонную ночь. Он высунулся в окно и увидел над крышами Милана, очень вдалеке, сигнальные огни телевизионной вышки. Скромная, неброская башня Вавилона. И тогда Бельбо понял все.
— Эйфелева башня, — объявил он нам на следующее утро. — Как мы об этом до сих пор не догадались? Металлический мегалит. Это менгир последних кельтов, самый высокий и самый полый шпиль из всех полых готических шпилей. Зачем и кому понадобилась в Париже подобная бессмысленная каланча? Затем, что это небесный зонд, антенна, принимающая информацию со всех секретных передатчиков, установленных на поверхности нашего глобуса: от статуй острова Пасхи, от памятников Мачу-Пикчу, от статуи Свободы на Бедлоу'з Айленд, установленной по пожеланию члена секретного общества Лафайета; от Луксорского обелиска, от самой высокой вежи Томара, от колосса Родосского, который продолжает посылать сигналы со дна порта, где его все ищут и все не находят, от храмов, затерянных в брахманских джунглях, от бастионов Великой Китайской стены, с вершины Айерс Рок, от колокольни Страсбургского собора, которой восхищался член секретного общества Гёте, от гигантских статуй «храма американской демократии» — горы Рашмор (о сколь о многом сумел догадаться еще один член секретного общества, Хичкок!), от антенны, установленной на крыше Эмпайр Стейт Билдинг, и объясните мне, на какую империю намекает эта постройка, плод деятельности американского тайного общества, если не на империю Рудольфа Пражского! Парижская же башня получает информацию из подполья и сравнивает ее с той, которая приходит из поднебесья. А кто создал первый, ужасающий кинематографический портрет Эйфелевой башни? Рене Клер в фильме «Париж уснул». Р. К., как вы видите сами.
